– Дитя мое, – сказала Мари-Мадлен, встречая Аньес, – состояние Вашей сестры меня очень беспокоит. Сколько я ни предупреждала ее, она продолжала налагать на себя телесные наказания, и они привели ее к болезни. Я неустанно думаю о ней и молю Бога просветить меня. Я никак не могу понять истинной причины этих лишений. Наш священник тоже в недоумении. Кажется, это нечто большее, чем естественное желание ежедневно приближаться к Богу. Я думаю, что какая-то душевная боль терзает сестру Элизабет и заставляет ее поступать подобным образом. Я задала себе вопрос, не Вы ли являетесь причиной, может быть, косвенной, этого несчастья.
– Я? – воскликнула Аньес, и лицо ее залилось румянцем.
– Поймите меня… Речь не о том, чтобы обвинить Вас в болезни сестры Элизабет! Вы, конечно, знаете, до какой степени она дорожит Вами… Но Ваша судьба небезразлична и всем нам. Мы ценим Вас как друга нашей общины… И оттого что мы любим Вас, мы все задаемся одним вопросом: может быть какое-то событие, независимо от Вашей воли, вторглось в Ваше существование и резонансом потрясло сердце Вашей сестры? Если я позволяю себе сказать Вам это, то исключительно потому, что Вы единственная ее родственница. И кто, вне этих стен, мог стать причиной ее беспокойства, кроме Вас? Ее земная любовь всегда делилась между нашими стариками и Вами. Но я не думаю, что старики могли так опечалить ее; значит, остаетесь Вы…
Воцарилась тишина. Побледневшая Аньес, наконец, прервала ее вопросом:
– Могу я навестить Элизабет?
– Я сама провожу Вас к ней. Она в палате для больных сестер. Визиты туда, как правило, запрещены. Но для Вас мы сделаем исключение.
Перед тем, как войти в палату, мать Мари-Мадлен обернулась к Аньес, молча следовавшей за ней:
– Обещайте мне, что, если в моих словах было хоть немного правды, Вы будете достаточно чистосердечны сами с собой и признаете это. Сделайте же, чтобы Ваша и наша сестра снова обрела улыбку, которой нам так не хватает!
– Обещаю Вам это!
Мать Мари-Мадлен подошла к постели Элизабет и сказала, силясь придать своему голосу радостный оттенок:
– Сестра моя, пришла посетительница, которая доставит Вам удовольствие. Я оставляю вас наедине… Поболтайте друг с другом. Но будьте осторожны, дорогая Аньес! Не позволяйте слишком много говорить нашей больной: она еще слаба.
Настоятельница вышла. Аньес, с беспокойством взглянув на лицо сестры, поняла: таким она его еще никогда не видела.
На Элизабет не было теперь белого накрахмаленного чепца, в котором Аньес привыкла видеть ее с того времени, как она стала послушницей. Впервые за долгое время она снова увидела ее волосы, такие же светло-золотистые, как и ее собственные, но коротко остриженные и зачесанные назад, что еще больше подчеркивало впечатление юности. Это было одновременно странно и привлекательно. Лицо Элизабет было настолько бледно, тело настолько исхудало, что сердце Аньес горестно сжалось.
