«Ну, ну».
Вечером, когда ужинали, Марксина вдруг отложила ложку и спросила:
— Очень опасно?.
Это она спросила первый раз в жизни. Савелию было приятно. Мужчина должен подвергаться опасности, женщина должна тревожиться.
— Нисколько не опасно, — сказал он. — Там пояса выдают.
И вот смена. Сначала надо было просто добраться до места.
Метров пятнадцать вверх по зыбкой лестничке, потом по клеткам арматуры — лезешь, и под ногами пропасть. До верхней отметки он добрался весь мокрый.
Ему подали на веревке ломик. Ключ был в кармане. Он знал свой маневр: надо отвинтить гайки крепления, а потом ломиком отодрать опалубку. Ему уже показывали, как это делается, теперь сказали: давай сам.
Ногой стоишь на кончике болта, торчащем на тридцать сантиметров. Рукой держишься за верхний болт. Пошевелиться страшно.
А тут надо не просто держаться, надо работать. Ты, конечно, привязан, но все равно страшно. Надо повернуть ключ и нажать. Еще сильнее, еще. И тут теряешь равновесие, сердце на миг останавливается и взрывается. И долго потом стоишь без движения, вжавшись в стену, слушаешь звон сердца.
И снова все сначала. Только немного иначе. Это было с Савелием. Час, другой, третий. И вдруг стало легче, и он увидел небо, и последняя гайка сама пошла, и прилетела какая-то птица. У ног Савелия лежала атомная станция. Он вдруг вспомнил об этом.
Внизу ударили в рельс. Перерыв.
Его все предупреждали, что спускаться страшнее, чем подниматься. Нога робко искала опоры, руки до боли сжимали ребристые прутья арматуры.
Но Савелий был слишком взбудоражен, чтобы замечать это. Он слышал, как трубили трубы. Вот сейчас уже скоро (он безбоязненно взглянул вниз, хотя все говорили, что этого делать не стоит). Сейчас его встретит на земле бригада. И он рассмеется как ни в чем не бывало. И огромный Коляда хлопнет его огромной ручищей по плечу: «Молодец!» И все будут хлопать его по плечу. И никто из них не усомнится в том, что Савелий всю жизнь был таким — отважным, решительным и веселым...
Под лестницей сидели и закусывали какие-то девушки. Трое грузчиков лениво тащили трубу к реакторному корпусу. Коляды не было. Бригады не было. Все уже ушли.
«Ну конечно, — подумал Савелий. — А чего им, в самом деле, дожидаться. Они же все это делают каждый день. И похлеще делают. Конечно».
Но почему-то возбуждение не проходило. И трубы все трубили. И ему вдруг показалось, что все еще будет и кто-нибудь еще скажет ему: «Сава, ты бог!» Конечно, не в том смысле, в каком говорила Юре Мартыщенко та женщина — кандидат исторических наук.
