Затем она поступает в маленькую комнатку, которая называется шерстобиткой.
Почти всю комнатку занимает старая, дремучая машина, в которую поступает перебранная шерсть и выходит с другого конца уже в виде рыхлого, толстого шерстяного слоения.
В комнате полутемно, пыль, душно. Но здесь было тепло и спокойно, поэтому иметь это место работы считалось за большое счастье. Платили какие-то жалкие гроши, немалую часть их потом забирали на заём для армии и выдавали взамен облигации, которые гасились где-то через 40 лет.
Большинство обладателей облигаций не дожили до того времени, а те, которые дожили, растеряли облигации.
Заём, якобы, считался добровольным, но на самом деле никого вообще не спрашивали.
Каждый месяц удерживали определённую сумму, и не дай Бог возразить!
Из шерстобитки, слоеное полотно поступало в следующую комнату, длинную и мокрую.
Здесь вручную формовали нечто, наподобие огромного валенка, который следовал затем в основной цех с верстаками на всём пространстве и с каменным полом.
Здесь стоял полумрак и густой, пар.
Как бесплотные тени мелькали измождённые женщины в нижних рубашках, резиновых сапогах или галошах по щиколотку в холодной воде, смешанной с кислотой. Здесь «катали» пимы.
Сформованные огромные валенки смачивали водой с добавлением какой-то кислоты и на огромных лавках-верстаках руками катали, мяли, давили и придавали нужную форму. Это был долгий, тяжёлый, утомительный процесс Технология требовала менять температуру воды периодически на холодную и горячую.
Зимой и летом жара, пар, кислота, руки и ноги работниц постоянно в воде..
Каторжная работа в условиях приближённых к аду!
Женщины работали, периодически меняясь: некоторое время в шерстобитке, некоторое время здесь.
И моей маме с ревматизмом и больным сердцем довелось довольно длительное время работать в таком месте.
Руководил всеми работами высокий пожилой красавец-сибиряк Горбунов. Он слегка прихрамывал, ходил с палочкой и носил шикарные белые валенки, украшенные светло-коричневым хромом.
Он покровительствовал моей старшей сестре.
Когда мама работала в ночную смену, он частенько засиживался у нас допоздна, хотя был женат.
Он мне казался огромным и строгим.
Я засыпала сидя в своей постоянной позе – коленки у подбородка.
Однажды я проснулась и услышала, как он сказал Хавалы: «Ну, вот видишь, а ты боялась».
Всё было спокойно, он был ласковым, и я не поняла чего она боялась.
Я была ребёнком, ни с чем «таким» этого не связала, но, тем не менее, «картинка» зрительно отпечаталась навсегда.
