Он немного задремал на рассвете, а когда утречком прибежала тетка со своим узелком, впервые улыбнулся ей и привстал, прислонясь спиной к бревнам.
– Ну как вам? – спросила она. – Лучше?
– Лучше, лучше, – сказал он, стараясь говорить как можно бодрее.
Она развязала свой узелок, вынула миску с драниками и шкварками, от которых по сараю сразу разошелся полузабытый запах домашней снеди. На этот раз он съел все без остатка, выпил полную кружку теплого молока.
– Слышала, как стреляли ночью? – спросил он и насторожился в ожидании ответа.
Тетка озабоченно взглянула на него.
– Ну. Под утро такая стрельба – в Костюковке, говорят.
– Это где? Под пущей?
– Ну под пущей. Горело там что-то.
– Жгли?
– Наверно, жгли.
Он думал, может, она что-нибудь знает о ночных событиях, но, похоже, знала она не больше него.
– Сегодня я пойду от вас, – сказал он решительно, хотя настоящей решимости еще не испытывал – не знал, справится ли со своей слабостью.
Она только переспросила:
– Да? Пойдете?..
– Надо идти. Нельзя мне долго оставаться. Я же из райкома. Моя фамилия Азевич, может, слыхали? – сказал он, тронутый добротой этой женщины.
Ожидал, что она удивится, или разозлится, или о чем-либо спросит. А тетка сказала просто:
– Я знаю.
– Знаешь? И знала, кто я? – удивился он.
– Ну. Я же узнала. Вы тогда приезжали, собрание проводили в Трикунах. Еще с такой женщинкой беленькой были. И председатель райисполкома, как его, забыла... Что врагом народа стал.
– Заруба.
– Вот-вот – Заруба. Я в то время у сестры там была, сходила на собрание. Вас видела. Молодой такой, в буденовке...
Вот так, круг замыкался. А он думал... Он думал, что никто – ничего. Но вот знали, помнили. Не ждали только. Но и нежданного приняли, может, спасли от гибели. Чем же он отблагодарит эту сердечную тетку? Чем порадует в ее не менее трудной, чем у него, судьбе?
– Тут еще вот какая проблема, – сказал Азевич. – Подошва у меня отвалилась.
– Да?
– Вот как, – шевельнул он дырявым сапогом. – Может бы, мне какой сапог расстаралась?
На и без того озабоченном лице тетки пробежала тень новой заботы.
– Где же его взять? У меня сапогов нет. Ни мужчин, ни сапогов. Сама во, в опорках хожу. Может, отремонтировать как? – вдруг оживилась она. – Если вы снимете, так я в Кривени схожу. Тут наш, деревенский, починяет некоторым.
– Ну что ж, – сказал Азевич. – Попробуй, может, починит.
С усилием он стащил с ноги подсохший за время его болезни сапог, прикрыл босую стопу сопревшей портянкой. Она взяла сапог, припрятала его под полу одежки.
