Дневник путешествия из Тоса (Тоса никки) | страница 2
В день 22-й возносили молитвы, чтобы спокойно нам было до самой провинции Идзуми. Фудзивара Токидзанэ "направил храп нашего коня"[3], хотя путь нам и предстоял на корабле. И высокопоставленные, и среднего, и низкого положения люди — все перепились до удивления: даже вблизи соленого моря шутки пошли "с душком".
День 23-й. Есть здесь человек по имени Яги-но Ясунори. Этот человек не принадлежит к тем, кто служил у губернатора постоянно, но как раз он-то с торжественным видом и "направил храп нашего коня". Может быть, дело в личности губернатора, однако если обычный житель здешней провинции, попрощавшись, больше не показывается нам на глаза, то люди понимающие приходят без стеснения. И хвалю я их вовсе не из-за подарков.
День 24-й. Приехал "направить храп нашего коня" монастырский наставник[4]. Все, кто здесь есть, высокопоставленные и низкие, вплоть до детей, напились до одурения: от веселья у тех даже, кто не знает знака «I», ноги при ходьбе выписывают "крестики"[5].
День 25-й. Из губернаторской резиденции доставили письмо с приглашением. Отправившись по этому приглашению, мы предавались всевозможным развлечениям весь день и всю ночь, пока стало светать.
День 26-й. Все еще шумно пировали в резиденции губернатора. Всех нас, вплоть до слуг, одарили. Кто-то громким голосом произносил по-китайски стихи. И хозяин, и гость, и другие люди читали друг другу японские песни[6]. Песни на китайском языке я не смогу здесь написать, а японскую губернатор-хозяин продекламировал такую:
И когда прозвучала эта песня, прежний губернатор, что возвращается домой, продекламировал:
Другие люди тоже слагали стихи, но примечательных среди них по-моему, не было. Разговаривая о том и о сем, прежний губернатор вместе с нынешним сошел с крыльца вниз. И нынешние хозяева, и прежние, обнявшись, пьяными голосами проговорили сердечные напутствия, после чего одни вышли из ворот, другие вошли в дом.
День 27-й. Из Оцу вышли на веслах в Урадо. Пока это происходило, здесь, в провинции, внезапно умерла девочка, рожденная еще в столице, и отец ее, хотя и глядел на предотъездные хлопоты, не проронил ни слова и лишь о том скорбел, что вот возвращаемся мы в столицу, а девочки уже нет. Те, кто был рядом, не выдерживали. Вот песня, которую написал человек, бывший тут в это время: