- Я пришел сюда не спать, а поговорить с тобой, Гюльназ. - И, отступив от двери, раздраженно посмотрел на девушку.
- Как скажешь... - Гюльназ с прежним безразличием пожала плечами.
- Я говорю, что завтра надо уехать.
- А я говорю, что ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра... Никогда, никогда без тебя я отсюда не уеду.
- Уедешь!
- Нет, не уеду!
- Я сказал, уедешь!
- Я сказала, не уеду!
- Не дергай мне нервы, Гюльназ.
- И ты мне...
Подслушивавший этот странный диалог, наверное, так ничто бы не смог понять.
- Я не хочу говорить с тобой иначе...
- И я... И я не смогу говорить с тобой иначе...
- Я хочу, чтобы ты была послушной, умной девочкой.
- И я хочу, чтобы ты был послушным, умным парнем.
- Не пререкайся со мной, Гюльназ.
- Я и не пререкаюсь. Я просто тебя люблю.
Эти слова походили на прибрежные волны. Совсем недавно, во время бури, они с грохотом бились о скалы, а теперь с тихим, слабым и печальным рокотом возвращались в море - в свое вечное пристанище.
- Ох!.. Я ничего не понимаю, ничего! - Искендер легонько стукнул рукой по стене и прислонился к ней головой. - Ну почему ты такая, Гюлю, почему? В такое время тебе нет никакого смысла быть около меня. Поверь...
- И для тебя тоже?..
Искендер не ответил.
- А моя работа? Курсы? Я уж не говорю, что не сегодня завтра нас отправят по госпиталям. К раненым.
Искендер молчал. Не мог же он сказать Гюльназ, что эти дела не имеют никакого отношения к ней, обычной гостье, приехавшей из далекого Чеменли в Ленинград. Здесь, пожалуй, была права Гюльназ. Но и у Искендера была своя правота. Согласно этой правде, отъезд Гюльназ из города вовсе не был проступком или недостойным поведением. Ведь теперь тысячи, десятки тысяч людей, коренных ленинградцев, уезжали из города. Им не только давали разрешение, некоторых даже заставляли уехать.
- Гюльназ, все, что ты говоришь, действительно имеет место. Но это не изменит моего решения. - Теперь его слова звучали резко и сухо. На самом же деле не имели смысла. Это понимали оба. Гюльназ даже почувствовала, как по мере того, как вздымалась и опадала грудь Искендера, вместе с выходом выплескивалось раздражение. Теперь предстояло сделать еще шаг, чтобы он совершенно успокоился и не почувствовал, как уходит время, чтобы потом, очнувшись, посмотреть на часы и увидеть, что уже поздно, никуда нельзя уйти.
Надо было заставить Искендера забыть о существовании времени.
Ее охватило приятное и трепетное волнение. Неужели Искендер на самом деле согласится этой ночью остаться здесь?
