– Ты отрицаешь Троицу, Изамбар! – сокрушенно повторил епископ. – И похоже, к тому же отрицаешь мораль.
– Я ничего не отрицаю, Доминик. Ничего и никогда. Я только говорю, что для человека трехмерного мира, неуклонно стремящегося к плоскости как к более простой модели, Бог, естественно, троичен, причем Третье стремится к выпадению из Триединства по аналогии, ибо картина Бога отражает картину мира человека. Я просто констатирую факт. И я уже почти добрался до Filioque. Я не отрицаю и морали по той причине, что слабо представляю смысл этого понятия. Я упомянул о плоскостном юридическом мышлении в противовес сознанию и восприятию, открытому для абсолютного божественного блага с бесконечным доверием, недостаток которого и проявляется как зло, понятие вторичное и относительное. Если я что и отрицаю, Доминик, так это манихейское двуначалие.
– Ты выворачиваешься, Изамбар! Ты говоришь о Троице как о способе восприятия Бога человеком. Троица не способ восприятия, а сам Бог.
– Ты можешь это доказать, Доминик?
– Это догмат, Изамбар. А ты говоришь ересь.
– Сожги меня, Доминик.
– Нет, Изамбар. Я уверен, что ты говоришь все это нарочно.
– Хорошо. Можешь считать, что я пошутил.
– Пошутил?
– Ну да, пошутил. – И он снова тихо рассмеялся. – Ты уже забыл, Доминик, что я сказал: если у геометра достаточно чувства юмора, он может поиграть в игру, правила которой задали богословы. Ты ведь богослов, Доминик! А богословы шуток не понимают, особенно таких. И они редко утруждают себя доказательствами. Ты можешь, например, приказать снова сечь меня плетьми. Богословы всегда считали плети очень убедительным средством. Меня это нисколько не удивит и не огорчит, уверяю тебя. Я ведь монах, к тому же геометр. Я привык решать задачи, а там всегда стоит слово «дано» – я умею принимать и умом, и сердцем, и плотью. Меня можно бить, меня можно жечь огнем и железом – я ничему не противлюсь и на все согласен. Но у меня есть право монаха – молчать и право геометра – шутить. Так что имей в виду, большая часть того, что я говорю, обратима в шутку. Моя математика не более чем игра ума. Но если в тебе тоже проснется математик, ты подыграешь мне. Видишь ли, геометрия отличается от богословия прежде всего тоном, и не надо быть музыкантом, чтобы почувствовать разницу. Взять хоть те же Евклидовы допущения… В математике плеть не считается аргументом и не принят авторитарный тон со времен Пифагора. Принимается только доказательство. Докажи мне, что я не прав, Доминик. Честное слово, ты очень меня этим порадуешь!
