– Сын мой у них гостил, – Святко посмотрел на Доброслава, – пусть он и расскажет. Говори, сыне, – позволил он.
Доброслав шагнул вперед.
– Неласково меня князь Вершина угрянский встретил, – начал он. – Не понравилась ему воля, что боги ему прямо в руки вложили. Не постыдился под женщиной ходить, новой смоленской княгиней. Не пожелал нашу дружбу принять, все отговаривался, время тянул. И даже подлый замысел заимел – хотел меня и людей моих извести.
Возмущенная Лютава едва удержалась от возгласа, но справилась с собой и только сжала кулаки. Глаза ее гневно сверкали. Ей, девушке, чужой здесь, совершенно не полагалось подавать голос, но все в ней кипело от возмущения. Мало того что Доброслав украл их из дома, оскорбил род Ратиславичей, так теперь еще клевещет на них и обвиняет в черных, предательских замыслах, в нарушении заветов, данных богами и предками!
Иные уже бросали на угрянских княжон негодующие взгляды, и только один человек смотрел сочувственно – княжич Ярогнев. Он не сводил глаз с Молинки, которая с разрумянившимися от волнения и обиды щеками стала еще красивее, и думал, что такая девушка уж точно не может быть ни в чем виновата!
– Да и я не так-то прост! – с торжеством продолжал Доброслав, перекрывая шум, который не мешал ему говорить, а только поддерживал. – Нашел я средство, чтобы Вершина, хочешь не хочешь, а дал нам войско! Эти две девы – его старшие дочери, от знатных матерей, от княгинь и жриц. Возьмем их в наш род, отдадим в жены моим братьям младшим – вот увидите, скоро явятся от Вершины послы с приданым, и уж тогда нам, родичам своим, они в помощи не откажут.
– Дождаться бы! – закричали на склоне холма. – Пока они доедут, пока свадьбы ладить, пока войско собирать – хазары уже здесь, на Зуше будут, а то и на Оке!
– Погоди, князь Святко! – вдруг прозвучал спокойный женский голос, и сразу стало тихо – это голос задул общий шум, как сильный порыв холодного ветра задувает огонек лучины. – Что-то не пойму я.
– Что не поймешь, княгиня-матушка? – Святомер повернулся к Чернаве. Только что удалой и бодрый, он разом как-то присмирел.
– Не пойму – разве эти две девицы хотели стать женами твоих сыновей?
– Хотели? – Князь Святко выглядел озадаченным.
Да кто их, дескать, спрашивать будет, при чем тут их желания? Это было ясно написано на его лице, но вслух он своего недоумения почему-то не выражал. И народ помалкивал, не спеша объяснить своей недогадливой княгине, почему желания пленниц никто не спрашивает.
