– Какой еще Адальстан… – недовольно пробормотала Гудрун, но вдруг на лице ее расцвела радостная улыбка: – Адальстан! Фризский торговец!!! Эй, на причале! Примите концы, да смотрите покрепче привязывайте. А ты, Адальстан, прошу ко мне в гости, уж уважь вдовицу.
– Слышал, слышал о смерти Сигурда, – сойдя на берег, важно покивал головой купец. – Что ж, в чертогах Одина прибавился еще один храбрый воин. Выпьем же сегодня за это славного ромейского винца.
Торговец был невысокого роста, кругленький, говорливый. Он явился в усадьбу Гудрун уже к вечеру, прихватив лучшие образцы товаров. Явился не один – с напарником, ромейским купцом Михаилом – высоким сутулым мужчиной средних лет с узкой черной бородкой и длинными седоватыми волосами. Одет ромей был не по-здешнему – в узкую, палевого цвета накидку чуть не до самой земли и смешные остроносые башмаки из тонкой воловьей кожи.
– Михаил платит мне отдельно за каждый рейс, – поудобней усаживаясь на лавке перед столом, почти упиравшимся узким краем в очаг, пояснил Адальстан. – Вашего языка он пока не понимает, но делает большие успехи.
– Да хранят ваш очаг боги, – улыбнувшись, поклонился Михаил, приложив руку к сердцу.
– И что за товары вы привезли? – не выдерживая больше, спросила Гудрун. При этом ее вопросе в доме, до этого вроде бы абсолютно пустом, вдруг каким-то волшебным образом появились люди, в большинстве своем женщины. Одни выглядывали из-за полотняных штор, закрывавших широкие лежанки-отсеки, другие приносили какие-то яства, которые жарили на улице, третьи пялились на купцов из-за очага – оттуда, где зимой держали скот. Даже из-под лавки торчала чья-то рыжая голова.
Было чему дивиться. Купцы не ударили лицом в грязь. Кивнув носильщикам-слугам, кругленький Адальстан принялся поедать предложенную рыбу, исподтишка кидая внимательные взгляды на хозяйку усадьбы и ее домочадцев. Тем же самым занимался и ромейский коллега купца.
Расстелив прямо на полу под светильниками дешевое грубое сукно, слуги, подчиняясь только им заметным знакам купцов, принялись поочередно выкладывать из увесистых тюков все самое-самое. Тут были и полупрозрачные ромейские ткани-паволоки, нежно-палевые, перламутрово-желтые, бледно-голубые; и фризское сукно тонкой шерсти, надежное, хорошо покрашенное, гладкое; и украшения – золотые пекторали, изящные кольца, серебряные подвески, браслеты из цветного стекла; великолепная посуда – увесистое золотое блюдо, на котором, пожалуй, поместилась бы вся пропеченная над очагом рыба, а ее было немало; яркие плащи, струящийся меж пальцами шелк, оловянные английские кубки и прочая, и прочая, и прочая. Глаза загорелись у всех, включая хозяйку, которая тут же и приобрела пектораль и с десяток колец. Зарилась и на золотое блюдо. Серебряные арабские монеты-дирхемы, повсеместно игравшие в то дикое время роль международной валюты, почти что закончились, а на что обменять – было не очень понятно.
