– А отец? Он ведь мог тебе что-то говорить?
– Не знаю, Люк. Но он ничего мне не говорил. Никогда не вспоминал о ней. Да я и сама только несколько лет назад узнала правду о своем рождении. Отца уже не было в живых.
– А муж? Ты его любила? Как вы жили?
Женщина задумалась, пощурилась, но ответила:
– Муж погиб в стычке два года назад. Я не чувствовала к нему ничего, но должна была уважать и слушать. А он был довольно груб, и я только теперь стала понимать, что это от ненависти к белым, к моему происхождению.
Они долго молчали, пока Лука не спросил:
– Почему у тебя не было детей, Ката?
– Не знаю, Люк. Меня и муж постоянно спрашивал, ругал, пытался бить. Теперь знаю, что не во мне дело. И я так довольна, Люк!
Он услышал в ее тоне так много теплоты и любви, что разволновался, представив, что ей придется пережить, когда он привезет сюда Луизу. Стало тоскливо на душе.
А Ката продолжала ворковать, хотя Лука почти не вникал в это. Понимал лишь, что женщина, сама не зная, что ее ожидает, мечтает и радуется.
И чтобы охладить ее пыл, спросил:
– Что слышно о твоих карибах, Ката?
Она быстро глянула на него расширенными глазами, ответила в раздумье:
– Какие вы странные, белые. – Она помолчала немножко, потом сказала: – Плохие вести принес один кариб.
– Что за вести? Я не знал, что здесь был кариб.
– Зачем волновать людей. Он был тайно, и я с ним говорила.
Лука вопросительно глянул на индианку.
– Мало нас осталось. Зовет на свой остров.
– На Лимагуигу, как ты его называешь?
– Нет. На Доминику, так этот остров теперь называется, – усмехнулась Ката и прислонила голову к груди Луки.
– И что ты решила? – в волнении спросил Лука.
– Я долго думала над твоими словами, вспоминала, что произошло с моим народом здесь. Так будет и на Доминике. И ничего мы не сможем сделать. Противостоять белым у нас нет возможности, Люк. Ты был прав. У меня есть ты… и наш ребенок. Я вдруг захотела, чтобы он был белым и не испытал того, что мой народ.
– Его народом будем мы с тобой, Ката.
Она взглянула на него странным взглядом и промолчала.
Наконец судно можно было отправлять в пробное плавание.
Самюэль, разодетый по такому случаю в праздничный камзол с кружевной сорочкой, короткие штаны и белые чулки, постукивал новыми башмаками по новенькой палубе, горделиво оглядывал свое детище и ждал лишь приказа хозяина поднимать якоря.
Лука явился с Жаном, взошел на палубу, сходни убрали, он задрал голову, глянул на реи, где ждали команды матросы. Он кивнул, паруса упали, развернулись, ветер потрепал их и слегка надул. Якоря медленно вынырнули из воды, корпус слегка качнулся, и судно сдвинулось с места.
