А это, извольте смотреть-рассматривать,
Глядеть и разглядывать,
Елагинский сад.
Там барышни гуляют в шубках,
В юбках и тряпках,
Зеленых подкладках.
Пукли фальшивы,
А головы плешивы…
Он, как видно, Васю Бурова во всей красе не видел.
– О Господи, сколько пьяных, на каждом шагу, – подошла, явно не в настроении, Лоренца, презрительно посмотрела на Трещалу, Ботина и Соколика, брезгливо отвернулась. – И вообще эти русские. У них очень странное чувство юмора. Знаете, как нам показали Зимний дворец в натуральную величину? Сквозь отверстие в стене балагана. Это совсем не смешно.
– Да уж, – тихо промолвил Калиостро, очень по-воровски глянул по сторонам и сделался решителен и целеустремлен. – Едем домой. Немедленно. Никаких вопросов.
А уже в каретном лимузине, когда кучер врубил полный ход, он в какой-то странной задумчивости воззрился на Бурова:
– А ведь предупреждал меня мудрый Сен-Жермен, что у вас, сударь, тяжелый характер. Вам только дай повод спустить своего тигра.
Буров из вежливости не ответил, только кивнул головой. Ему зверски хотелось есть. Как тому тигру…
Неделю бушевала Масленица – с шумом, гамом, обжорством и винопитием. В столице развлекались вовсю, не смотрели ни на чины, ни на звания. Сиятельные петиметры,[123] в «санных шубах», в винчурах[124] или в куртках с чихчирями «кадрили» своих барышень под щелканье кнутов[125] государыня сама изволила проследовать в санном поезде,[126] а на пирах, балах, куртагах и маскарадах музыка звучала до самого утра. Ездили всем обществом в Красный Кабачок,[127] или же мужеским компанством на Пески к цыганам, пили до изумления, закусывали смачно, истово служили Момусу[128] и Венере. Простой народ от знати не отставал, также веселился и телом, и душой. Тешил себя зрелищами кукольных комедий[129] канатных плясунов, «китайских теней», не гнушался водочкой, икоркой и буженинкой, бился на кулачках,[130] лихо несся с гор.[131]
Только, увы, все кончается – отшумела, отгуляла Масленица, и настали трудовые будни, да еще не просто так, а на подведенное брюхо.[132] Впрочем, в доме у Елагина ели, как и раньше, в охотку, правда, налегали большей частью на овощи и фрукты, жаловали каши с рокфором и трюфелями, уважали ушицу из судаков и вырезубов.[133] Сковородку свечным огарком.[134] никто не мазал, были дела и поважнее. Калиостро, например, вовсю готовился к открытию магического сезона – более длить паузу не имело смысла, Петербург и так был полон слухами о заезжем волшебнике, остановившемся инкогнито у гроссмейстера Елагина
