Конура оказалась не слишком просторной, однако светлой комнатой с несколькими столами и стульями, заваленными бумагами, кассетами и верхней одеждой. На ходу щелкнув тумблером чайника, режиссер освободил два стула и часть стола, перебросив находившееся на них имущество на стоявшую рядом мебель. Он небрежно махнул рукой и буркнул Гурову:
– Присаживайтесь.
Отдав должное этикету, Нюся полез в ящик стола, порылся в его недрах и вытащил банку растворимого кофе с зеленой этикеткой. Он молча показал ее гостю, надо полагать, предлагая испить данного напитка. Лев Иванович, также не говоря не слова, кивнул, давая согласие. Из того же ящика на свет появились две чашки с ложками и полуторалитровая стеклянная банка с сахаром. Лев Иванович с опаской глянул на посуду, сомневаясь насчет ее чистоты, однако поводов для беспокойства не обнаружил.
Бухнув себе в чашку две с горкой чайных ложки кофе и столько же сахара, режиссер пододвинул через стол обе банки Гурову. Тот снизил дозы наполовину и подставил чашку под подоспевший кипяток. Разлив воду и размешав кофе, Кацнельсон сделал первый глоток и одобрительно крякнул.
– Так чем же вас, товарищ милиционер, заинтересовала моя незначительная персона? – вопросительно взглянул он на Льва Ивановича. – Судя по тому, что вы служите в славном уголовном розыске, а совсем даже не в ОБХСС, возможные экономические нарушения вам по барабану. А следовательно, мне приходится ломать голову, для каких нужд аж полковнику мог понадобиться какой-то там режиссер-поц из дерьмовой и дешевой телепрограммы. Надеюсь, чудовищное содержание нашего шоу не явилось предпосылкой к эпидемии самоубийств?
– Такого подразделения, как ОБХСС, сейчас не существует, – поправил собеседника Гуров. – Есть отделы по борьбе с экономическими правонарушениями.
– И от переименования сильно изменился профиль работы? – поинтересовался Кацнельсон. – Если бы я взял себе фамилию Ходжаев, вы бы поверили, что я узбек?
– Наверное, не поверил бы, – засмеялся Гуров. – И почему же, Иосиф Леонидович, вы обзываете свою программу дерьмовой? Я сомневаюсь, что кто-то покончил с собой после ее просмотра. Многим она нравится.
– Многим, но уж никак не мне, – сказал, как ножом отрезал, режиссер. – Дерьмо, оно и есть дерьмо. Даже если его густо намазать клубничным вареньем. Но давайте же, наконец, полковник, перейдем к делу, а то битых полчаса мы говорим совсем непонятно о чем. И назовите себя по имени-отчеству, а то от вашего звания у меня на языке постоянно крутится присказка преферансистов «полковник был большим пижоном и пасовал на трех тузах».
