Пьер усиленно закивал головой, тыча себя рукой в грудь.
– Что тут - инстинкт размножения или сходство характеров? - съязвил Раймон.
– Просто нелепость, - ответил спокойно Мишель. - Поль - неудачная модель, вот и все. На нем нельзя было проводить опыты с гормонами. Его действительно нужно переделать. Теперь профессор со мной согласится…
Пьер издал глухое злобное рычание и вдруг вцепился в горло Мишелю. Раймон и Роже еле оттащили его. Мишель потер горло и задумчиво посмотрел на Пьера, яростно бившегося в руках людей.
– Подержите его еще минуту, - сказал он и пошел за шприцем.
Пьера уложили на кушетку неподалеку от Поля. Мишель недоумевающе посмотрел на Раймона и Роже:
– Что с ними делается, не понимаю. Почему у всех сразу разладились тормозящие центры? Нельзя же все объяснить действием гормонных стимуляторов.
– Послушайте, Мишель, - сказал Раймон. - Вам не кажется, что дело тут не в каких-то центрах и стимуляторах? Просто они действуют как люди…
– Как люди? Не понимаю…
– А я вот понимаю! - заявил Роже. - Посиди я тут с недельку, да еще без всякой надежды выйти на волю, да еще ожидая, что меня переделают… Боже мой, я бы тут всю вашу лабораторию к черту разнес!
Мишель удивленно посмотрел на него.
– Нет, правда, - сказал Раймон. - Франсуа надоедает делать бесконечные расчеты, Поль измучен постоянной болью и слабостью, а к тому же не хочет разлучаться с Пьером…
– Но ведь если б не я, он бы никогда больше не увидел Пьера! Это нелогично! - запротестовал Мишель. - И, наконец, Пьер…
– А Пьер мстил вам за своего друга…
– Мстил? За друга? - недоумевающе повторил Мишель. - Не понимаю.
– Чего ж тут не понимать? - рассердился Роже. - Человек ты или не человек?
– Я думаю, что я не человек, - спокойно сказал Мишель. - Я только мозг.
Раймон и Роже молча переглянулись.
Когда поезд метро подходил к станции Распайль, Альбер поднялся.
– Выйдем на следующей станции, - сказал профессор Лоран, не глядя на Альбера.
С площади Данфер-Рошеро они свернули в лабиринт узких, кривых улочек. Альбер недоумевал - они шли вовсе не к лаборатории Шамфора, но не решался спросить.
– Здесь посидим, - сказал профессор, указывая на маленький скверик. - Я должен вам кое-что сказать.
Они сели на скамейку под старым платаном. На другой скамейке, поодаль, старуха вязала носок; у ног ее лежал, высунув язык, толстый бульдог. В скверике, с двух сторон окруженном почерневшими брандмауэрами, было прохладно и тихо. В доме на противоположной стороне улицы кто-то разучивал гаммы.
