— А представляете, что будет с вашими телохранителями, если вас убьют, когда вы вот так бродите одна, без них?
— Я сама ушла от них, — ответила Брюн. — Они ни в чем не виноваты.
— С моральной точки зрения — нет. С профессиональной — да. Их работа охранять вас, независимо от того, помогаете вы им в этом или нет. Если вы ускользнете от них и вас в это время убьют, виноваты будут они.
Он остановился. Брюн не знала, что ему ответить, и тоже молчала.
— Значит, вы разозлились и случайно попали к нам. Сделали заказ. Начали осматриваться. Заметили необычный декор…
— Ну да, останки погибших кораблей. Это же ужасно…
— А вот в этом, юная леди, вы не правы. Получив неожиданный отпор, Брюн сразу бросилась отстаивать свою точку зрения:
— Ужасно! Ужасно! Зачем хранить куски мертвых кораблей, да еще записывать на них имена погибших? Разве это не жуткая игра со смертью?
— Посмотрите на меня, — произнес мужчина. Брюн удивилась, но сделала, как сказал он.
— Смотрите, смотрите хорошенько. — Он отодвинул коляску от стола и показал на свои ноги — короткие обрубки. Брюн рассматривала со страхом и любопытством и замечала все новые и новые следы старых серьезных ранений.
— Телохранителю не полагается барокамера, — комментировал мужчина. — Она и так небольшая. Друг запихнул меня в спасательный челнок, и когда старина «Катласс» взорвался, я был в безопасности. А когда меня подобрали, ноги спасти было уже невозможно. И руку тоже, хотя удалось найти хороший протез. Ножные протезы мне тоже сделали, но у меня был настолько поврежден позвоночник, что пользоваться ими я уже не мог. Что касается головы… — Он наклонил голову, чтобы Брюн получше разглядела сложное переплетение шрамов. — Эти я получил в другой битве, еще на «Пелионе», тогда на меня обрушилась часть обшивки.
Он улыбнулся, и она заметила, что лицо с одной стороны тоже обезображено.
— И потому вам, юная леди, не понять, что для меня значит этот кусок внешней обшивки «Катласса», который здесь использован вместо стойки. И для всех тех, кто сюда приходит, тоже. Что для нас значат столовые приборы с «Парадокса», «Изумрудного города» и «Дикой кошки», посуда с «Дефенса», «Грэникуса» и «Ланкастера». Все в этом баре сделаны из останков кораблей, на которых мы служили, воевали, были ранены и выжили.
— Все равно мне кажется, что это ужасно, — сквозь зубы процедила Брюн.
— Вы когда-нибудь кого-нибудь убивали? — спросил он.
— Да.
— Расскажите мне об этом.
Она не верила, что все это происходит с ней. Рассказать ему про остров, про Лепеску? Но его взгляд выражал ожидание, а еще эти шрамы и то, что он считает ее молодой и неопытной. В результате она заговорила, сама не зная почему:
