Теннисона, Маколея, Карлейля выходили в свет, они тотчас заглатывались жадными читателями. Но если говорить о счастливых часах, то счастливейшими были те, что выпадали летом, когда, лежа на отдававших плесенью кипах протоколов конгресса в старом доме Куинси, Генри зачитывался «Квентином Дорвардом», «Айвенго», «Талисманом»
[94] или когда в перерывах совершал набеги на фруктовые сады за персиками и грушами. Главное из того, что он выучил, он выучил именно тогда.
Воспитание на Маунт-Вернон-стрит, если отвлечься от политики, было хорошо уже тем, что не лишало мальчишеский ум природной гибкости, возможности изменяться вместе с миром, и пусть там ничему не учили, то малое, чему научили, не пришлось переучивать. Наружная оболочка приняла бы любую форму, какую выкроило из нее воспитание, но Бостон с удивительной прозорливостью отказался от старых лекал. Какого рода трафаретами пользовались в других местах, бостонцы не знали и за неимением собственных избежали большого зла, не применяя чужие, и это касалось не только школы, но и общества в целом. Бостон не прививал навыков, которые пригодились бы за его пределами. Кто только нынче не смеется над дурным вкусом королевы Виктории[95] и Луи-Филиппа — общества сороковых годов. Но ведь этот вкус лишь отражал время застоя между отливом и приливом, который вот-вот должен был начаться. Бостон оставался самим собою, не принадлежа никому, даже самой Америке. Бостонские мальчики и девочки, росшие вне аристократических, промышленных и бюрократических кругов, были почти так же лишены внешней формы, как и их английские ровесники, с тою разницей, что у юных бостонцев было меньше возможностей обрести ее с годами. Роль женщины сводилась до минимума. Лет с семи мальчик почти всегда был влюблен в одну из своих сверстниц — чаще всего в одну и ту же, которая ничему не могла его научить, как и у него научиться, разве что развязным провинциальным манерам, а с годами, поженившись, они рожали детей, и те повторяли их путь. Мысль о том, что юноша может искать любви замужней женщины или пытаться обрести более утонченные манеры, чтобы войти в общество тридцатилетних, вряд ли могла даже появиться в уме молодого человека, и если бы возникла, повергла бы его родителей в ужас. У женщины мальчик учился только домашним добродетелям. Ему и в голову не могло прийти, что женщина способна дать ему больше. Пожалуй, примитивнее отношения не могли сложиться даже в раю.
