— Нет, не кладут. Нету у нас кладбища, никого не хороним.
— А… а как же?
— Да никак. Приходит время, уходит человек в горы: одним человеком меньше, на одно деревцо в лесу больше.
— Можжевельники? — выдохнул реставратор.
— Они, — важно кивнула тетя Даша.
— Ну ладно, а я тут при чем? — вспомнил он себя.
— Не горячись, милок. Ты же на этой земле живешь, значит, знать должен, что живому больно. В живое метишь, в себя попадешь, если забыл, что живому больно.
— Ну давайте, проведите со мной беседу на тему: человек в ответе за все, что происходит на земле. Прав был водитель, пришлепнутые вы тут все. Городишко паршивый, происходит чертовщина какая-то, это в конце двадцатого-то века. Бежать отсюда нужно было, а я — то, дурак, можно сказать, влюбился. Ах, улочки, ах, узенькие, ах, время медленное, ах, дорасти до города нужно. Дорос, ничего не скажешь, совсем большой стал, помирать скоро. Хорош старичок, а еще туда же, случай в автобусе вспоминает.
Помянув утренний автобус, реставратор внезапно замолчал. Об этом не надо, зря это он.
— Сам дурак, — спокойно сказала тетя Даша и гордо удалилась.
— Тетя Даша, — заорал реставратор тонким старческим голосом, выскочив на лестницу.
— Нашелся племянничек, — тетя Даша повела плечом. — Я тебе во внучки гожусь, дедуля.
— Не уходите, постойте, объясните, я боюсь один, я не знаю, что делать.
Хватал ее за руку, заглядывал в глаза и видел в них холодное презрение. Но постепенно глаза теплели, в них мелькнуло сочувствие, потом жалость.
Тетя Даша сменила гнев на милость. Взяла его и, как маленького, отвела в «голубятню».
Поила чаем, бинтовала руку и говорила, говорила. Он устал, он почти не слышал ее, хотя и старался Изо всех сил слушать внимательно.
Разобрал только, что больно они, приезжие эти, гордые, через губу не плюнут. Маленький город, провинция, глушь, понимали бы что. Того не смыслят, что здесь когда то жизнь человеческая начиналась. Городок-то вечный, сколько ему годков, ни один археолог не знает, а уж сколько они зубов-то съели на раскопках, все кругом перекопали. Один найдет, что городу тыща лет, защитит диссертацию. На другой год новый приезжает, опять копает-копает, кричит — враки — две тыщи. Уж до десяти дошли, а все копают и все находят, если сами не провалятся куда подальше, в глубь тех самых тыщ.
Что она еще про археологов говорила, он не слышал, провалился куда-то. Вынырнул, когда за реставраторов принялась. Небось в институте таких дураков, как ты, учат, а не выучивают. Все подновлять норовите, зачем нужно вам. Не вы старили — время работало, не вам его работу и переделывать.
