К вечеру сырость стала нестерпимой. Подняв воротник, Эльза торопливо шагала в северном направлении, к ферме Филлипсов. Она хотела по дороге домой навестить старую Сару Филлипс, но сейчас уже жалела, что не отложила своего намерения до следующего дня. Положим, ферма находилась лишь в двух шагах от дороги, и к тому же мать Эльзы просила ее принести черенки фуксий для ее оконных ящиков, которые обещала ей дать старая Сара.
Жена Джима Филлипса встретила Эльзу в дверях и, торопясь с приготовлением ужина, провела ее сразу в гостиную, где старая Сара сидела в своей неизменной качалке.
– Вас пришла проведать Эльза Бауэрс! – крикнула хозяйка с порога. – Войдите, Эльза, а я пойду стряпать.
Эльза вошла в комнату и пожала руку старушке, обернувшейся к ней и уставившейся на нее своими слепыми глазами, закрытыми теперь черными очками.
– Это Эльза, матушка Филлипс, – сказала она, но старуха обратила на нее мало внимания. Она покачала головой и произнесла тихо и таинственно:
– Отворилась дверь, и пахнуло снегом. Да, пахнуло снегом…
Она очень одряхлела за последние два или три года, Эльзе это сейчас же бросилось в глаза. Старушка потеряла ощущение действительности. Она слепо блуждала среди мира без времени и пространства, находясь в лабиринте отрывочных воспоминаний, смутных теней.
И было вполне естественно услышать от нее слова, с которыми она теперь обратилась к Эльзе, принимая ее за кого-то другого:
– У вас у самой были мальчики, Вы знаете, что это значит. Пока мои руки не онемели от ревматизма, я с утра до ночи сидела и штопала да вязала, все штопала да вязала…
Она покачивалась в своей качалке перед окном, перед своими фуксиями и геранью, и перебирала свои восьмидесятишестилетние воспоминания, бродя по ним ощупью и бессмысленно, сама – один лишь голос, хрупкий ритм, еле достигающий слуха жизни:
– … Но я слышу, как говорят об этом Нэте Брэзелле, у которого жена умирает, а он среди ночи спешит запрятать деньги. Толкуют также об этой старой дуре Фанни Ипсмиллер, расфуфыривающейся, чтобы поймать молодого Нильса… Фуфырится, фуфырится, а он хохочет ей в лицо, старой дуре. Прямо срам на весь мир, и слава Богу, что я не могу больше видеть всего этого… А Кэрью-то все те же, что и всегда были…
Ее голос соскользнул с фактов в лабиринт образов, созданных ее разрушающимся сознанием. Эльза послушала ее некоторое время, потом напомнила ей о черенках фуксии. Сара настригла их для нее, причем ножницы в ее крючковатых пальцах безошибочно находили нужные ветки.
