В мрачный субботний день в конце ноября Эльза проезжала через Эльдерскую балку в старом бауэрском тарантасе. Вороны, собираясь черными зловещими стаями, каркали среди оголенных полей, и мертвые листья, тихие и плоские, поблескивали со дна дождевых луж и в канавах вдоль дороги. В начале осени мать Эльзы выписала из города вязальную машину в надежде снабжать своих соседей шерстяными чулками, носками и вязаными шарфами, чтобы иметь лишние деньжонки при поездках в Сендауэр или Гэрли. Прошел уже месяц с тех пор, как она объездила весь округ и переговорила с хозяйками. На сиденье рядом с Эльзой лежала коробка вязаных вещей, завернутых в белую бумагу. На свертках мать написала имена покупательниц, которым их нужно было доставить.
Мысль о том, что можно будет провести целый день среди соседей, нравилась Эльзе до тех пор, пока мать не сказала, что недурно было бы заехать к Кэрью и показать им образцы.
– В худшем случае они скажут «нет», – оборонительным тоном заметила при этом мать.
Но Эльза чувствовала, что именно так они и скажут, и боялась этого визита.
Девочка выехала из дому сейчас же после полудня. Она была тепло одета – в красном вязаном колпаке и овчинной куртке Рифа, потому что тарантас был открытый, без верха. В полях гулял сильный ветер, свежий и сырой от ночного дождя, носившийся холодными волнами в воздушном море. Когда налетали порывы этого ветра, Эльзе казалось, что рушится весь мир. В пустом поле торчали пучки засохшего тростника, они раскачивались и гнулись по ветру, а их верхушки, подобно флажкам, трепетали одиноким засохшим листочком. Всякий раз как лошади на минуту замедляли шаг на вершине бугра, Эльза поднимала голову и прислушивалась. Ее слух привык к звукам земли и воздуха, и сейчас она различила смутный шум полета. Это был полет дикой утки, уносившейся вместе с ветром.
Спустившись с бугра, она переехала по мосту через медленный, поросший рогозой ручей, а затем направилась по неровной дороге к дому, где жил доктор Петерсен, о котором говорили, что он ничего не умеет вырастить на своей ферме, кроме детей. Когда Эльза в этот ноябрьский день въехала в его двор, дети бросились ей навстречу, словно пробились прямо из этой каменистой земли около ворот, как поздняя, жалкая, заросшая плевелами жатва. Они были в длинных полотняных платьицах, потрепанных костюмчиках из одного куска ткани. Дети последовали за Эльзой к дому, молча уставившись на нее. Их было пятеро. А сколько их было еще в доме, трудно даже сказать! «Мои дети никогда, кажется, не дорастут до того возраста, когда от них мог бы быть прок!», – частенько жаловался доктор. А знакомые и не напоминали ему о том, что двое из его детей уже выросли, потому что эти двое покинули его и пошли по худой дороге. Миссис Петерсен подошла к двери и приняла пакет чулок со смущением и большим интересом. Она пришлет денег с одним из мальчиков, сказала она Эльзе, смотря на нее сквозь чуть-чуть приоткрытую дверь. Из-под передника выглядывал малыш с красной ссадиной под носом.
