– Нет. Это невозможно!
– Так же, как и вернуться назад. Иди, улыбайся. А когда мы окажемся в самолете, веди себя хорошо.
– Ты размечтался, Купер. Ты что – забыл? У меня же нет билета.
Звук, который издал Чейз, был похож на смех.
– Извини, – сказал он, – но, кажется, у тебя есть билет.
– Не говори глупостей! У меня твой билет. Я старалась тебе это объяснить.
Энни помахала конвертом перед его лицом и побледнела, когда ее бывший муж вытащил из кармана пиджака точно такой же конверт.
– А я купил другой. И старался объяснить это тебе.
– Нет, – простонала она.
– Да.
Энни почувствовала, что ее ноги приросли к земле. Рука Чейза на ее локте сжалась.
– Но ведь там другое имя! Они увидят, что это не мой…
Чейз выхватил конверт из ее обмякшей руки и вытащил листок.
– Поторопитесь, – снова сказал служащий.
А потом… Энни оказалась сидящей рядом с Чейзом в первом классе «Боинга-747», взлетавшего в чистое утреннее небо.
– Не могу в это поверить!
Чейз вздохнул, откинул сиденье назад и закрыл глаза. В голове стучали маленькие молоточки, раскалывая ее на части.
– За сегодняшнее утро ты сказала это уже сто раз. Или прошлой ночью? Не знаю отчего, но я совершенно потерял ощущение времени.
– Не могу поверить, что я позволила тебе впутать меня в этот кошмар…
– Энни, пожалуйста, прошу тебя, успокойся.
– …в этот ужасный, невозможный кошмар! А ты лежишь здесь с закрытыми глазами, спокойный, безразличный, как будто ничего не произошло!
Его пальцы сжали подлокотник кресла. Понятно, что она расстроена. Настолько расстроена, что он чувствовал идущую от нее волну злости и негодования. Но, черт возьми, он и сам был расстроен.
Он совершил огромную ошибку, солгав дочери, а теперь, с каждой новой ложью, увязал все сильнее. Его не пугала мысль о том, что рано или поздно… вернее, очень скоро ему придется разочаровать свою маленькую девочку. Но для начала предстояло выслушать, как Энни в сто первый раз повторяет, что он вел себя как полный идиот, затеяв все это.
– Я просто в бешенстве! Во что мы влипли! Ты же спокоен и невозмутим. Тебя происходящее совсем не волнует?
– Поверь, Энни, волнует.
– Нет, не волнует, – холодно сказала она. – Если бы волновало, ты бы не мог и кусочка проглотить. А ты набросился на еду, как оголодавший.
– Ты совершенно права. Я был голоден. У меня во рту ничего не было с тех пор, как на свадебном обеде мне подали эту разваренную подошву и склизкую стряпню из поганок.
– Подошву? Поганки? – Энни затряслась от возмущения. – Да что ты вообще понимаешь?!
