– Значит, наблюдала, – кивнул Чейз, как будто наконец-то понял, о чем она говорит. – За мной и за тобой?
– Да, – подтвердила Энни, – за тобой и за мной. – Говорит, что ей было очень больно смотреть, как неприятно нам было, когда нас заставили танцевать друг с другом.
– Ну конечно, неприятно. Никто нас не предупредил. Ты объяснила ей это?
– Да.
Чейз вспомнил тот момент, когда он обнял Энни. И еще вспомнил, какое удовольствие при этом испытал. Он хмыкнул.
– Но мы ведь справились, правда?
– Конечно. Так и я сказала ей.
– А она?
– А она сказала, что… видела, как мы притворялись, что нам нравится танцевать друг с другом снова. – Щеки Энни горели. Она ясно вспомнила миг, когда объятия Чейза из нежеланных превратились вдруг… превратились вдруг… Она сделала глубокий вдох. – Я сказала, что ей не о чем беспокоиться.
– А она?
– С этого все и началось. – Энни поставила кружку рядом с собой и сжала обе руки между коленей.
– Что началось? Я по-прежнему не понимаю, о чем…
– Дон начала рассказывать, как она стояла в аэропорту, пока Ник сдавал багаж и регистрировал билеты, и внезапно ее поразила мысль, что самое печальное в наших с тобой отношениях – это то, что когда-то мы с тобой очень сильно любили друг друга.
– Ей бы было приятнее, если бы мы не любили?
Энни сглотнула. В горле у нее пересохло.
– Она говорит… говорит, что в первый раз поняла, что мы с тобой чувствовали то же, что они с Ником. И если уж ее родители могли перейти от этого чувства к тому, что они испытывают друг к другу сегодня, то тогда она не хочет, чтобы такое случилось с ней и с Ником.
Чейз уставился на Энни. В ее глазах стояли слезы. Она тоже вспоминала то, что когда-то было между ними? Радость? Страсть? После долгого молчания он прохрипел:
– А что ты ей сказала?
– Что я могла сказать?
– Для начала – что наши ошибки не имеют к ним никакого отношения.
Энни махнула рукой.
– Дон заявила, что лучше все прекратить сейчас, пока они любят друг друга, чем дожидаться, когда… когда они будут друг друга ненавидеть.
– Бог мой, Энни, разве мы ненавидим друг друга? Ты же ей это сказала?
Энни кивнула.
– А она считает, что я обманываю себя, твердит, что любовь и ненависть – две стороны одной медали и середины тут нет.
Чейз вздохнул.
– Моя дочь – философ.
– Что нам делать? – шепотом спросила Энни. – Сердце Дон разбито. Должен же быть какой-нибудь выход. Мы не можем позволить ей расстаться с Ником. Она любит его, а он любит ее.
– Знаю. – Чейз запустил руку в волосы. – Дай мне подумать минутку.
