В типе, лежащем в кровати в Анадейлском крыле, я узнаю Эдди Скилланте, он же Эдди Консоль.
— Что, блин, это значит? — взвываю я, хватая его за грудки и бросая быстрый взгляд на сводку о здоровье. — Здесь сказано, что твоя фамилия ЛоБрутто!
Вид у него был растерянный.
— Правильно, ЛоБрутто.
— Разве не Скилланте?
— Это кличка.
— Скилланте? Кличка?
— От «Джимми Скилланте».
— Кто? Этот придурок-мусорщик?
— Эй, полегче. Этот парень вдохнул новую жизнь в мусорную отрасль. Он был моим корешем.
— Погоди, — говорю. — Ты получил кличку Скилланте, потому что Джимми Скилланте был твоим корешем?
— Ну да. Хотя вообще-то он Винсент.
— Что ты мне мозги пудришь! Я знал девчонку по имени Барбара, но я же не прошу называть меня Бабс.
— И правильно делаешь.
— А Эдди Консоль?
— Еще одна кликуха. От «Консолидейтед». — Он хохотнул. — По-твоему, Консолидейтед годится для фамилии?
Я отпустил его:
— Ладно, разобрались.
Он потер грудь:
— Ну, ты, Медвежья Лапа, даешь...
— Не зови меня так.
— О'кей... — Он вдруг осекся. — Постой. Если ты не знал, что я Скилланте, как ты меня нашел?
— Я тебя не нашел.
— Не понял?
— Ты пациент. А я врач.
— Я тоже могу надеть халат.
— Я правда врач.
Мы сверлим друг друга глазами. Потом он говорит:
— Пошел ты знаешь куда!
Я отмахиваюсь:
— Это за углом.
— Разбежался. Мазлтов![17]
В ответ он качает головой:
— Ну, вы, евреи, блин, даете. Что, умников уже не принимают в юристы?
— Я никогда не был умником.
— Мои соболезнования.
— Как-нибудь обойдусь без твоих соболезнований,
— Упс. Не расстраивайся, дело наживное.
Я уже забыл, как эта братия разговаривает. Словно у них съезд мафиози-демократов.
— Ты тоже, — говорю, — не расстраивайся. Половина ребят, которых я отправил на тот свет по заказу Дэвида Локано, были умниками.
Он сглотнул, что не так-то просто сделать, когда ты лежишь на капельнице.
— Ты меня убьешь, Медвежья Лапа?
— Пока не решил.
Он инстинктивно поднимает взгляд на емкость с физиологическим раствором.
— Если и убью, — говорю, — то не через капельницу. Когда бы пузырек воздуха, введенный в капельницу, действительно убивал, половина пациентов Манхэттенской католической больницы уже давно была бы на том свете. В реальности смертельная доза — по крайней мере для половины людей — составляет два кубических сантиметра на килограмм живого веса. В случае с ЛоБрутто, или как там его зовут, это, считайте, десять шприцев.[18]
Можно затолкнуть ему в горло пробку. На рентгеновском снимке ее не увидишь, и я сильно сомневаюсь, что нашему патологоанатому придет охота вскрывать покойнику гортань. Но вот где взять пробку?
