И она с легкостью судна, несущегося на всех парусах, устремилась к двери, шурша юбками и небрежно держа за уголок малиновый шифоновый платочек.
— Интересно, с кем это ты сегодня обедаешь? — неожиданно бросил ей вслед Донаван ворчливым и обиженным тоном, какого Марта до сих пор от него не слыхала.
Миссис Андерсон остановилась спиной к ним — во всей ее позе чувствовалась настороженность — и начала перебирать лепестки желтых маков, стоявших в вазе на низеньком столике у двери.
— Ты никого из них не знаешь, дорогой, — уклончиво ответила она, но в голосе ее явственно прозвучали предостерегающие нотки. Она зацепилась платочком за мак, цветок выпал из вазы — он лежал теперь на полированном столике в луже воды. Марта, наблюдавшая за миссис Андерсон (Донаван не мог видеть мать, ибо он стоял, сердито отвернувшись), заметила, как потемнело вдруг от гнева ее красивое холеное лицо. — А, черт! — раздраженно пробормотала дама, покосившись на сына.
Она поспешно вытерла пролитую воду платочком и осторожно зажала комочек мокрой материи между большим и указательным пальцами, тогда как по лицу ее медленно разлилась улыбка и она посмотрела на Марту смеющимся и шаловливым, но почему-то виноватым взглядом; и хотя Марта не понимала, какой проступок ей предлагали совместными усилиями скрыть, она невольно улыбнулась в ответ. Увидев улыбку Марты, Донаван повернулся к матери — он был явно недоволен. Миссис Андерсон подплыла к нему, держа в руках мак, наклонилась и воткнула цветок в петлицу.
— Это моему маленькому мальчику, — пробормотала она и поцеловала его в макушку. Потом длинным крепким пальцем растрепала его тщательно причесанные волосы и взъерошила ему хохолок, отчего у Донавана сразу стал дурацкий вид. — Ну до чего же он мил, — заметила она. И снова прикусила язык, лукаво улыбнулась Марте, заглянула в укоризненные глаза сына, смотревшего на нее в упор, и вдруг покраснела. — Я опаздываю, — решительно заявила она и выскользнула из комнаты, снова задев юбкой стоявшие у двери цветы.
Донаван неподвижно сидел в кресле и, нахмурившись, осторожно приглаживал волосы рукой с наманикюренными ногтями. Когда он наконец заговорил, Марта была поражена — куда девалась вся его самоуверенность: перед нею был покинутый ребенок, говоривший срывающимся, жалобным голосом.
— Она каждый вечер уходит, и отцу волей-неволей приходится это терпеть. Одному богу известно, как он может целыми днями сидеть у себя в комнате и читать… — Он спохватился, вскочил и сказал уже совсем иным, обычным тоном: — Ну ладно, пойдемте посмотрим, что моя заблудшая мамаша оставила нам поесть.
