Хелена округлила свои голубые, как у сиамского кота, глаза.
– А теперь? Теперь наша девочка тоже кажется тебе жестокой?
– Да не жестокой, мама, – поправила старушку Габриель. – А жесткой. То есть сдержанной, серьезной, понимаешь? На работе наша Джо ведет себя, как подобает. – Она энергично повернула свою светловолосую голову к Тиму. – И когда же ты решился пригласить ее на свидание?
Джоанна бросила на Тима еще один многозначительный взгляд, и ему вдруг стало совестно. Она так любезно пригласила его сегодня, рискуя быть неправильно понятой и измученной родственниками, так старательно в течение вот уже трех часов пыталась развеять ложное представление друзей и родных о том, что у них роман, а он бессовестно разыгрывал из себя перед этими двумя потешными женщинами ее жениха.
– Понимаете… Все дело в том… – пробормотал он, пытаясь выйти из пике и взять верный курс.
– А-а! Я догадалась! – воскликнула Габриель, давясь радостным смехом и кладя маленькую мягкую ладонь на руку Тима. – Джо первой пригласила тебя?!
– Нет… То есть да! – выпалил Тим, чувствуя, что по уши увязает в трясине.
С одной стороны, ни о каких свиданиях между ним и его начальницей не могло идти и речи. И из-за холодности Джоанны, и поскольку сам Тим был убежден, что романы с сотрудницами ни к чему хорошему не приводят. С другой стороны, Джоанна действительно пригласила его первой – на сегодняшнюю рождественскую вечеринку в этот роскошный дом, наполненный милыми забавными людьми. С третьей стороны… С третьей – в данный момент ему не следовало отвлекаться на любовные игры и забавы. Он приехал в Монреаль и устроился в «Свитиз» с определенной целью, достижению которой не должны были препятствовать даже самые незначительные осложнения.
Тим Нортон кашлянул, намереваясь подробно рассказать собеседницам всю правду, но Хелена опередила его.
– И когда же Джо перестала казаться тебе жестокой? – медленно, с правильным английским выговором спросила она.
– Да не жестокой, мама, а жесткой! – вновь поправила ее Габриель. – Я ведь объяснила тебе, что на работе Джо ведет себя строго. Неужели ты не поняла? – Она пожала плечами, как истинный франкофил, – чуть сгорбившись, подняв руки ладонями кверху. И тут же снова оживилась, повернувшись к Тиму. – А… когда Джо перестала быть для вас жесткой?
Тим глубоко вдохнул, собираясь популярно объяснить, что Джоанна никогда не переставала быть для него жесткой, но промелькнувшее в его памяти воспоминание о том, как у парадной двери этого особняка она растерянно попросила его уехать, будто сковало ему челюсть.
