Сторож не стал повторять, как его зовут. Он смотрел на нож. В те времена, когда Петраков и вправду был Алябьевым, он любил пользоваться ножами, по большей части обычными, кухонными. Иногда – топориками, пилами…
Но такого инструмента – никогда не видел. Клинок напоминал пилу с непропорционально большими зубьями – всего с тремя. Другая сторона лезвия была гладкая и остро заточенная. Рукоять, насколько смог разглядеть Петраков – самая простая, из потемневшего дерева.
Петраков не боялся ножа. Но форма зазубрин клинка вызывала вялое любопытство – ведь если его воткнуть в… неважно куда, то выдернуть будет трудно, почти невозможно.
Человек взмахнул ножом. Петраков сжался, закрылся руками. Это был не страх – рефлекс, вбитый в подкорку.
– Руки за голову! Лицом к стене! – резко скомандовал человек.
Петраков выполнил – автоматически, не задумываясь. Острие упёрлось ему между рёбер, покалывая сквозь рубашку. Чужая рука уверенно ощупывала одежду.
Петраков вздрогнул. Он боялся щекотки.
Лицедействовать и подсовывать замаскированные тестеры не пришлось, не тот случай. Лесник провёл СР-тест по полной программе: слюна, пот, кровь.
Ничего.
Результат чётко и однозначно отрицательный.
Лесник задумчиво посмотрел на Петракова – глаза пустые, стоит по стойке смирно посередине своей каморки.
Казённая, при лицее, квартирка сторожа не блистала убранством: короткая тахта, две табуретки, – вот и вся обстановка.
Ростом Петраков не удался – детских размеров ложе его вполне устраивало. Ещё была электрическая плитка и скромная кухонная утварь. На сковороде недоеденное овощное рагу. Продукты лежали на полу: кочан капусты, пакеты с картошкой и морковкой, растительное масло, хлеб, кефир… Гость поинтересовался:
– Где у тебя холодильник, Алябьев?
– Меня зовут Петраков.
– Допустим. Могу хоть Соловьём звать, если откликнешься.
«Соловей» – такую кличку сторож получил в тюрьме и спецпсихушке. Из-за фамилии, надо полагать. Хотя что-то птичье в нем и без того было. Только не соловья он напоминал, скорее воробья.
– Где ты хранишь мясо! – терпеливо спросил Лесник. Хозяин каморки обиженно нахохлился.
– Я не ем мяса.
– С каких пор?
– Меня вылечили, – Петраков непроизвольно содрогнулся: вспомнил что-то.
Лечили, лечили и вылечили… Может, и так. Лечили – это точно. Лесник понял это ещё у дверей. Психотерапии здесь не было в помине. Скорее – психохирургия. Психовивисекция… Однако некоторые вещи из Петракова-Алябьява выбили – в прямом смысле слова. Реакцию на замах продемонстрировал вполне характерную.
