– Уоррен…
– Именно. ФБР.
Она почувствовала, как кожа на руках покрылась мурашками.
– Обычно мы сообщаем информацию о похищении детей в Интерпол. Уоррен позвонил в связи с подобным делом. Мы не общались больше полугода. В конце разговора он поинтересовался, не знаю ли я случайно женщину по имени Ингер Йоханне Вик. Тогда я рассказал ему о том, что мне известно, и он мне настоятельно рекомендовал обратиться к вам. Мне никогда ничего не советовали так усердно, как в тот раз. День был тяжёлым, а ночью мне приснился сон. Кошмар. Не стану мучить вас пересказом. Иначе вы и вправду подумаете, что я сумасшедший.
И он коротко хохотнул.
– Но в этом сне вы играли особую роль, и поэтому для меня важно стало поговорить с вами. Вы должны помочь. Но вы не хотите. Ладно, я пойду.
– Нет.
Она снова села перед Ингваром.
– Я надеюсь, Уоррен не обманул вас, – тихо проговорила она. – Я не профайлер. Я просто ходила на этот курс и…
– И была лучш…
– Подождите, – перебила она и взглянула ему прямо в глаза. – Вы меня обманываете. Вы всё время знали о моей профессиональной подготовке и ничего об этом не говорили. Не особенно хорошее начало для совместной деятельности.
Она могла поклясться, что он покраснел.
– Но я могу дать вам пять минут, чтобы вы смогли высказать ваши соображения, – продолжила она и посмотрела на плиту. – Пять минут.
– Это расследование – полный хаос, – доверительно сказал он. – Хотя в этом хаосе существует определённый порядок, но я перестал его ощущать, потому что вязну в каких-то отдельных деталях. После исчезновения первого ребёнка, Эмили, всё было предсказуемо. Я возглавлял расследование, со мной работала небольшая группа следователей. А потом словно произошёл взрыв. Особое внимание со стороны прессы привело к тому, что делом стали интересоваться на высоком уровне. Все заявления должны исходить только от начальника криминальной полиции. А поскольку он занимается только тем, что общается с прессой, то достаточно плохо осведомлён. Иногда он заговаривается, а мы потом получаем нагоняй. Я не хочу никого критиковать. Совсем нет. Я прекрасно понимаю, что общественности должно быть известно о деле, в котором столько детских трупов, а…
Он взглянул на кофеварку, поднялся и перелил содержимое в голубой термос.
– … у нас, чёрт побери, нет ни одной улики, – договорил он, выделяя каждое слово.
Ингер Йоханне никогда не слышала, чтобы он ругался.
– У нас только миллион вопросов, ответить на которые пока мы не можем.
