Кусочки льда растаяли, из стакана слабо, но явственно запахло луком.
– Я имею в виду, что практически всегда к ходатайству о помиловании прикладывают все без исключения документы, касающиеся дела. Из полиции и другие. Я совсем не понимаю, каким образом вы смогли…
Альвхильд попыталась выпрямить спину. Ингер Йоханне нагнулась, чтобы помочь ей, и снова почувствовала запах гниющего лука. Он усилился, а потом превратился в вонь, забившую ей нос. Ингер почувствовала приступ тошноты, но скрыла спазм, сделав вид, что кашляет.
– Я пахну луком, – заметила старуха. – Никто не знает, из-за чего.
– Может быть, из-за… – Ингер Йоханне показала на графин с водой. – Я почувствовала лёгкий…
– Наоборот, – пожилая женщина закашляла. – Это вода пропитывается моим запахом. Похоже, вам плохо. Потерпите.
Она указала на бумаги, рассыпавшиеся по полу:
– Как вы поняли, я не могу с уверенностью объяснить, что именно привлекло мой интерес. Может быть, простота ходатайства. Человек просидел в тюрьме восемь лет и так и не признал себя виновным. Он ходатайствовал о помиловании три раза и всё время получал отказ. Однако он не жаловался, не настаивал на том, что болен, как это делает большинство, не исписывал целые листы рассказами о своём слабом здоровье, о семье и брошенных детях и прочем подобном. Прошение состояло всего из одной строчки. Два предложения. «Я осуждён без вины. Поэтому я прошу о помиловании». Это меня восхитило. Его дело занимало много томов…
Альвхильд приподняла руки, попыталась показать высоту этой стопы:
– Высотой почти в метр. Я читала и перечитывала и постепенно всё больше убеждалась в его невиновности.
Руки задрожали от напряжения, и она уронила их на кровать.
Ингер Йоханне наклонилась, чтобы собрать бумаги. Сквозило через щель в оконной раме – гардины колыхались, и она поёжилась от холода. По телевизору показывали новости, и она вдруг почувствовала раздражение из-за сменяющих друг друга в непонятной последовательности кадров.
– Вы согласны? Он был осуждён за преступление, которого не совершал, и никто не попытался ему помочь.
Альвхильд Софиенберг произнесла последнюю фразу резко, даже агрессивно. Ингер Йоханне молча складывала в папку бумаги.
– Это абсолютно очевидно, – помедлив, ответила она.
– Что вы сказали?
– Я с вами согласна.
В этот момент пожилую женщину словно оставили все силы. Она откинулась на подушку и закрыла глаза. Лицо выражало покой, точно мучительная боль наконец отпустила её. Лишь ноздри слегка подрагивали.
