«Рецепт нового миропонимания таков: подставляйте на место объектов данные».
Джон Дьюи.
Растертый зноем, точно темпераментной массажисткой, я приблизился к кладбищу, что облепило основание старинного монастыря. Здесь лежат предки, укрытые не ухоженными мною надгробными плитами. Чудное место. Все мое детство хоронилось за узкими бойницами, и если бы не было этих монастырских стен, я не знал бы, что такое стены. Сиятельный князь и столоначальник, купец первой гильдии и кавалер ордена «За веру и верность», невинное дитя с хорошей родословной и витые ограды, рыдающие нимфы, распятые Христы. А рядом, прибившись к проходам грудой необтесанных гранитных глыб, лежат те, кто восстал против всего этого. Ревнители веры здесь перемешаны с теми, кто эту веру погубил. Наверное, еще тогда, в далеком детстве, трогая неразборчивыми мягкими пальчиками это умершее каменное единоборство, я заразился каноническим Неверием. Изучая архитектурные таинства лепных украшений и вытирая пыль с позлащенных мозаичных нимбов в углублениях часовен, я придал ему такие вычурные очертания. К краснокаменному монастырю, будто настырное отражение, пристроен крематорий тюремно-серого цвета, кажущийся синим в последних лучах заката. В центре монастыря православная церковь. Посередине крематория печь для превращения бессмертных душ в кучку пепла, урны с которым хранятся здесь же, в огромных каменных сотах колумбариев. И мое детское беззащитное воображение навсегда заразилось Неверием. Что же делать: я появился на свет под шум обещаний светлого будущего, от которого мне уже, верно, не скрыться.
В этой тишайшей обители уши мои вдруг нащупали признаки никак не ветхой набожной жизни. Сочные удары рок-н-рола дробились о пыльные плиты и кружились меж крестов, точно нечистая сила. Удары лопат, женский хохот, звон бутылей, прочая неухоженная акустическая суета. Отгоняя от лица набегающие ветви, послушной мошкарой лечу на растрепанные огни языческого действа, пульсирующего в самой гуще захоронений…
Скатился с ограды, переступил через скамейку и, провалившись туфлей в хлюпающий венок, почти выбежал, уткнувшись носом в свежую яму и холодные искры сытого костра. Грязные руки вознеслись над ямой и поднесли к моему лицу череп. Отпрянув назад, я столкнулся с огромным человеком, держащим в одной руке саперную лопатку, а в другой — початую бутыль с вином. Распрямившись, сдирая с ноги гнилые стебли венка, и опять наступив на что-то, я почти упал на грудь этого великана в кожаных черных одеждах, давясь винно-табачным запахом.
