— Обязательно! — улыбнулся Феликс.
Однако, чтобы попасть домой, надо было сначала выбраться из Школы, а это в данный было невозможно по целому ряду причин: во-первых, никто из героев не признавал живой очереди и каждый из них стремился покинуть вестибюль первым, отчего у дверей образовалось столпотворение; во-вторых, экипажей и пролеток у подъезда Школы скопилось столько, что отыскать свою карету мало кому удавалось; и в-третьих, как раз к этому времени в городском парке закончился фестиваль бродячих актеров, и жандармы изгоняли оттуда загулявших зрителей вслед за повозками лицедеев, которые не могли проехать в ворота парка из-за пробки, вызванной скоплением экипажей у крыльца Школы…
«Ну уж нет, — подумал Феликс. — Это без меня».
Он развернулся и пошел обратно — прочь из галдящего вестибюля, вверх по лестнице, через коридор с догоревшими факелами на стенах, пересекая истоптанную сотней ног арену амфитеатра, а потом опять во двор, мимо каменных львов к опустевшим столам, возле которых переводили дух официанты и флегматично кушал Огюстен, подчищая остатки ростбифа.
— А, это ты, — встрепенулся он при виде Феликса и сразу сник, заметив плащ и берет. — Уже уходишь?
— Ухожу.
— Какой конфуз с вином вышел, а? Сигизмунд, видно, не привык встречать столько гостей…
— Это точно.
— А теперь ему и привыкать незачем. Больше они сюда не придут. Это ж смертельное оскорбление — уйти с банкета трезвым… — хихикнул Огюстен и неожиданно спросил очень серьезно: — А почему все герои так много пьют?
— Не все.
— Но почти все! — настоял Огюстен. — Подавляющее большинство. А?
— Тебе лучше знать, — сказал Феликс, надевая берет. — Я ведь только варюсь в этом супе. А ты его дегустируешь…
Это была редкая удача — в разговоре с Огюстеном оставить последнее слово за собой. Поэтому Феликс не стал дожидаться, пока француз придумает достойный ответ, коротко кивнул и широким шагом преодолел расстояние, отделяющее его от калитки, ведущей в парк. Калитку Сигизмунд уже запер, но Феликс легко, как в молодости, уперся ногой в переплетение витых чугунных прутьев, ухватился за декоративный шип на верху забора и одним рывком перебросил себя на другую сторону. Приземлился он в общем благополучно, под насмешливые аплодисменты Огюстена, и ничего себе при этом не растянул — даже проклятое колено не подвело, вот только берет упал с головы…
Феликс подобрал его, отряхнул и расправил перо, а потом убрал берет в карман. Вечер стоял теплый, и воздух был как парное молоко. Легкий ветерок ощущался едва-едва; он мягко дотрагивался до лица, ворошил волосы и приносил с собой запахи ранней осени — еще держался в воздухе сухой и горький дым утренних костров, пряно пахли шуршащие под ногами листья, тянуло сыростью от вязов, и кружил голову аромат смолистых елей, а на плечи опускалась мягкая, бархатная темнота. Было очень тихо, и где-то в траве трещали сверчки. Феликс помедлил какое-то мгновение, блаженствуя от тишины, спокойствия и свежести ночного воздуха, а затем натянул перчатки, поправил плащ и двинулся вперед.
