«Воистину, только бес тщеславия может подвигнуть людей на такие жертвы…» — подумал Феликс, вытряхивая скомканные газеты из парадных сапог, целый год покоившихся в картонной коробке на дне шкафа. Феликс надевал эти сапоги с высокими и жесткими голенищами исключительно на День Героя, отчего они так и не успели толком разноситься. «Старый дурак, — обозвал себя он, глядя в зеркало и вертя в руках берет с белым пером. — И куда ты так вырядился? Щегольнуть перед другими старыми дураками и безусыми сопляками? Ох, а еще говорят, что к старости люди умнеют… Стоп, я же забыл самое главное!»
Чертыхаясь, он пододвинул пуф, встал на него и снял со шкафа длинный футляр из карельской березы, покрытый тонким слоем пушистой пыли. «Как же я мог про тебя забыть?» — удивился Феликс. Он спустился на пол, положил футляр на кровать, сдул пыль и щелкнул замками. В футляре, в углублениях синей бархатной подкладки, лежали два клинка: эсток — узкий прямой меч с ажурной гардой, и дага — кинжал для левой руки. Поверх холодно поблескивающей стали валялась пара небрежно брошенных перчаток, одно прикосновение к которым воскресило в памяти массу воспоминаний. В отличие от парадных сапог, перчатки довольно часто бывали в употреблении и потому облегали руки как вторая кожа. Отполированные годами прикосновений рукоятки меча и кинжала привычно легли в ладони, ноги сами собой встали в первую позицию, ангард, парада, финт, рипоста, длинный выпад!.. В правом колене нехорошо хрустнуло. Феликс мысленно выругался, присел на пуфик и перевел дыхание.
— Н-да… — сказал он. — А куда я задевал ножны?
И действительно, ремень, к которому Феликс обычно крепил оружие, сиротливо покачивал опустевшими хлястиками. Феликс застегнул пряжку ремня, подтянул раструбы перчаток, пропустил лезвие даги сквозь переплетение стальных полосок на гарде эстока и, перехватив меч как трость, отправился на поиски ножен.
Их не было ни в кабинете (зайдя в который, Феликс убрал окованный фолиант в тайник за книжными полками), ни в библиотеке, ни в гостиной, ни в столовой, ни даже в детской. Их не было нигде. Отчаявшись, Феликс позвал Освальда. Старый слуга явился незамедлительно, неся плащ в левой руке и ножны — в правой, и Феликс тут же вспомнил, что он сам не позднее чем неделю назад просил Освальда отнести ножны к мастеру, дабы тот сменил тесьму. «Я что-то совсем память потерял», — недовольно подумал Феликс.
— Бальтазар уже приехал? — спросил он, прикрепляя ножны к ремню.
