— Так… Я кое о чем догадываюсь… Это все серьезно?
— Серьезней некуда.
— С Алиной все в порядке?
— Абсолютно.
— Как тебе удалось?..
— Не сейчас.
— Да, конечно.
— У нас очень мало времени.
— Да, я понимаю. Звоните мне.
— Если сможем. Нас легко могут засечь…
— Понимаю.
— До свиданья, Владимир Александрович. Мы постараемся приехать сразу, как только это будет возможно.
— Да. Конечно. Береги ее, Саша!
Большаков повесил трубку и повернулся к жене.
Каким счастьем светилось ее лицо!
Он обнял ее, и она прижалась головой к его плечу. Долго стояли они в коридоре, не в силах оторваться друг от друга. Не было в Москве в эту ночь более счастливых людей…
* * *
— Погиб… — глаза Галины Пилиповны потемнели.
Банда бормотал какие-то слова утешения, но она не слышала его. Молча повернувшись, даже не заплакав, она ушла в дом, казалось, совершенно забыв о своих гостях, принесших страшную весть — самую страшную, которую только может услышать мать.
Банда сея на лавку под яблоней — на ту самую лавку, на которой любили они с Олежкой коротать прошлым летом вечера, заново переживая прошлое, вспоминая боевых товарищей и жестокие бои. Олег надеялся, что Банда уезжает не навсегда. Он так надеялся еще и еще раз посидеть с ним под этой яблоней. Как он звал Банду с Алиной приехать в Сарны погостить после того, как узнал из письма о Сашкиной любви!
И вот теперь они снова здесь. Вдвоем с Алиной…
Но без Олежки.
Банда, спасший лейтенанту Вострякову жизнь на горном афганском перевале, теперь, после войны, приехал к его матери, чтобы рассказать, как погиб ее сын. Погиб на чужой земле. Погиб по зову дружбы и чести, помогая другу, попавшему в беду.
И погиб, как солдат, с оружием в руках.
— Саша, может, мне пойти попробовать успокоить ее? — Алина, опустившись рядом с Бандой на скамейку, обняла его за плечи, заглядывая в глаза.
— Нет, не надо. Она — сильная женщина. Она сама справится. Посади со мной. Подождем.
Они не чувствовали времени, находясь в каком-то странном оцепенении. Банда курил одну сигарету за другой, нервно растаптывая окурки в траве.
Алина, опустив голову, сложив на коленях руки, задумалась, глядя в какую-то одну точку перед собой.
Из дома Востряковых не доносилось ни звука, и ребята не смели нарушить эту тишину.
Наконец дверь скрипнула, и Галина Пилиповна позвала их с порога хаты:
— Ну, что вы там? Заходите…
Они сидели за столом, собранным хозяйкой, посреди самой большой и светлой комнаты и пили водку, не чокаясь, из маленьких граненых стаканчиков, поминая Олега. Его портрет, уже убранный черной ленточкой, висел на стене. Фотография была сделана в училище, и Олег на ней, совсем еще молодой, с задорным чубом из-под берета, улыбался безмятежно и весело, совсем не предчувствуя, что выпадет на его долю в такой короткой, но такой бурной жизни.
