Мгновение назад она уж готова была согласиться, имея, между прочим, на уме нечто подобное, – а тут, словно бес дернул:
– Не знаю, право. Разве на ночь. Ночевать-то мне негде. Спасибо.
На улицу, где было заметно светлее, чем в помещении, вышли в тягостном для обоих молчании. У подножия лестницы маялся, поджидая ее, Вешняк.
– Ну что? Как? – бессмысленно сказала Федька, ухватив мальчика и едва удерживаясь, чтобы не зацеловать его в припадке подмывающей нежности. Он пожал плечами, не делая, однако, попытки высвободиться.
– У тебя отдельная комната есть? – выпалила она, понимая, что совершает ошибку, поворачиваясь к Евтюшке спиной. Что радостный порыв ее к мальчику есть новое, ненужное унижение для Евтюшки. Все это она понимала и не могла с собой справиться, истосковавшись по искренности.
– Есть, – кивнул Вешняк.
– Отдельная избушка с печью? И крыша не течет? – продолжала Федька, как в лихорадке.
– Не течет.
– Крошечная банька в огороде? Да?
– Да, банька.
– А родители? Как они?
Вешняк на мгновение замялся. Нехорошую эту заминку Федька уловила, но не остановилась. Она уже знала – поняла, что Вешняк нарочно за ней пришел, что терпеливо ждал здесь не один, может быть, час. Вот это и было важно, все остальное – нет.
– Родители что? – невразумительно сказал мальчик. – Пусть.
Тут и подал голос полузабытый в этой суматохе Евтюшка.
– Ты у батьки спросил сначала?
– Спросил, – отвечал Вешняк с вызовом.
– Сколько возьмут спросил?
– Три рубля в год, – без запинки возразил мальчик.
– Три рубля?! – возмутился Евтюшка. – Да за три рубля!.. За три рубля на Москве – Москва-а! – можно дом снять. За три рубля в год – дом снять! Три рубля…
– За полтину пойдешь? – быстро повернулся к Федьке Вешняк.
– Пойду! – отвечала она решительно.
Глубоко оскорбленный, Евтюшка задохнулся. Преодолевая себя разомкнул губы – то ли для слова, то ли для судорожного вздоха… Наконец, узкий рот его под тонкими, будто сажей нарисованными усами сложился в улыбку. Казалось, где-то что-то переменялось, открывалось и закрывалось в полной неразберихе – в голове у Евтюшки хлопали двери, прохватывало сквозняком и такой стоял гвалт, что Евтюшка терялся, кого слушать.
– Пошли, Федя, ко мне жить, – начал он наново. – Матушка любит… когда у меня товарищ. Да она, Федя, ради меня… Под руку водить будет и перинку постелит. Пойдем, Федя…
– Прости ради бога, Евтюшка, – заторопилась Федька, зная, что каждое ее слово грубость. – Оно конечно, что говорить – очень рад… Но мы с Вешняком уж давно знакомы. Честное слово. Так вышло.
