Приехали эксперты.
Когда указания были розданы, полковник вернулся к свидетельнице номер один.
– Откуда ты знаешь, что это он?
– Кому же еще, Лева? – Теперь она смотрела на него с щенячьей преданностью в надежде на то, что он защитит ее от всех напастей. – Он же видел меня с тобой. В тот день, когда мы ходили смотреть репетицию, он был в спорткомплексе. Он следил за мной, а сегодня, когда я вернулась домой после твоего допроса, он сидел у меня, разговаривал с моей матерью. Показался ей воспитанным молодым человеком. Не шумел, не кричал, все плавно выспрашивал, стучала я или нет. Он знает, Лева, кто ты и чем занимаешься. Откуда?
– Старая история, – быстро ушел от ответа Гуров.
Она схватила его за рукав пиджака и, уткнувшись, зарыдала.
– В этом борделе есть успокаивающее? – поинтересовался Лев Иванович.
– Посмотри в шкафчиках, я не знаю, – прошептала она, стараясь взять себя в руки.
Полковник стал открывать один ящичек за другим. Ему не повезло. Пришлось налить банальной водички.
Спустя десять минут Надежде стало лучше, а Гуров обдумывал полученную информацию.
Надя оказалась обычным человеком: она сказала Андронову, что Нелли назвала его имя в милиции. Тем самым она надеялась отвести от себя гнев Гены. Этого оказалось достаточно для того, чтобы подписать танцовщице смертный приговор. Свалила все на плясунью. Поллуднева утверждала, что любую из девочек, выступающих в группе Маревского, Геннадий мог пригласить в эту квартиру. Поскольку все танцовщицы сидят на игле, их было нетрудно контролировать и подкладывать под любого мужика.
Наибольшую прибыль передвижной бордель получал от заграничных турне. Там девочки раскручивали богатых клиентов и отдавали часть прибыли Петрову и покойному Боре, которые уже в свою очередь передавали Андронову.
– После того как Гена со мной познакомился, – она сглотнула слюну, – он стал все чаще и чаще повторять, что он настоящий мужчина и что я должна быть рада тому, что он выбрал меня из тысяч других. Я воспринимала все эти разговоры как юношеский максимализм. Он был довольно средним любовником, но ухаживать умел. Правда, однажды ночью, а ночевали мы здесь, я проснулась от ощущения приближающегося ужаса. Он стоял голый в дверях с длинным кухонным ножом в руке.
Я спросила, что он делает.
Гена смутился, пожал плечами и сказал, что решил попить чаю и сделать бутерброды, а мною он просто любовался.
– На нож можно взглянуть?
Она подошла к тумбочке, где в выдвижном ящичке лежали ложки, вилки и ножи. Покопавшись немного, она сообщила, что того ножа нет.
