Это делало побег невозможным даже для сильного человека, но им этого было мало, ведь она могла потерять сознание или положить конец своим мучениям, наклонившись к огню и тем ускорив смерть. Чтобы предотвратить такой исход, палач привязал ее к столбу, несколько раз обмотав верхнюю часть ее тела веревкой. Теперь позвоночник ее был распрямлен, а это означало, что смерть наступит не сразу, а лишь после долгой агонии на костре.
Когда он покончил с этим делом, подошел второй палач и обложил мою стоящую на коленях бабушку сначала соломой и щепой, а потом дровами, чтобы костер загорелся быстро и огонь сразу стал очень жарким.
И пока он делал это, Нони начала сдавленно петь:
Диана э бона дэа,
Диана э бона дэа.
Слова были еле различимы, но, напрягшись, я услышала их. А она продолжала гордо повторять их – возможно, и как магическое заклинание, но совершенно точно и как заявление, ибо до сих пор она ни разу не имела возможности произнести эти слова публично, даже в собственном доме.
Наконец это поняла и толпа. Раздался недовольный гул. Кто-то швырнул камень, оцарапавший щеку Нони. Она улыбнулась, обнажив окровавленные десны, и слабым голосом продолжала петь:
Диана – добрая богиня, мать пресвятая!
О славься, Диана, бона дэа!
Та, что была всегда
Матерью Божьей.
Последовал второй камень, потом третий. Оба пролетели мимо. Жандармы угрожающе замахали мечами, и толпа мгновенно успокоилась, хотя кто-то продолжал еще негодовать, слыша столь нестерпимо святотатственные слова.
Но Анна Магдалена, казалось, их не замечала. Не прекращая пения, она подняла глаза к небу. И каким бы страшным ни было ее избитое лицо, оно, несмотря ни на что, светилось.
Потом она повернула голову к одному из священников, который сидя наблюдал за происходящим с ближайшей трибуны. Я пыталась разглядеть его лицо, но он был закутан в плащ и укрыт тенью.
Анна Магдалена запела, обращаясь к нему:
Диана э бона дэа,
Диана э бона дэа.
Это ты, Доменико, когда-то разбил стекло в храме.
Это ты был предательским ветром
в день рождения ребенка.
Это ты был тем вороном в хладное летнее утро.
И ты думаешь нынче, что злоба твоя победила!
Но разве не видишь?
Она лишь любви дала силы,
И любовь победила и стала сильнее, чем прежде.
Это наша победа, а не твоя, Доменико!
Лучше к Матери Божьей обрати поскорей свое сердце!
Что могу я сказать о смерти?
Нам рассказывают о святых и героях, что, пронзенные стрелами, распятые на крестах, с вырванными глазами, они не издают ни звука, но с блаженством принимают свой жребий, и их лица светятся восторгом. Теперь я могу сказать тебе, что все это – сказки, что в мучительной смерти нет ни достоинства, ни милости, ни изящества, ни красоты. Умирая, мы, смертные, визжим, как свиньи.
