На алтаре стояли свечи за упокой – сотни свеч. В проходах лежали лицом вниз кающиеся – раскинув руки и соединив ноги, так что их тела образовывали форму римского креста; все они бормотали молитвы «Отче наш» и «Богородица Дево, радуйся», обращаясь к барельефу, изображавшему Христа во всем Его величии. Другие, стоя на коленях и молясь, били себя по окровавленным спинам кожаными ремнями с вбитыми в них гвоздями.
Несмотря на свое отчаяние, я испытала нечто вроде благоговейного ужаса при виде этого храма, вмещающего до пяти тысяч душ и куполом возносящегося к самому солнцу. И где-то там, внизу, в подвалах, расположенных под этой красотой и благолепием, страдала моя бабушка. Рай наверху, ад внизу.
Я отошла в сторону, подальше от алтаря, встала на колени на холодный каменный пол и снова прочла ту же молитву:
– О Пресвятая Матерь Божья! Да снизойдет на меня Твоя милость. Направь меня, дай мне спасти мою бабушку…
Снова и снова повторяла я эту молитву, пока наконец хоть немного не успокоилась. И с легким сердцем, полным любви, позволила отвести себя туда, где меня ждали.
Там было пять нефов, похожих на пещеры. Ноги сами повели меня к третьему нефу, за которым я увидела трансепт, ведущий к круглой лестнице. Ступеньки уходили вниз, в темный коридор, который заканчивался запертой деревянной дверью в три раза выше меня и в два раза шире. Как это бывает во сне, я уверенно, как привидение, прошла прямо сквозь дверь.
Внутри стоял высокий мускулистый молодой человек, года на два старше меня. У него были редкие мальчишечьи усики светло-каштанового цвета и такие же волосы. В правой руке он устрашающе сжимал короткий меч.
Не говоря ни слова, я проследовала за ним, переступила порог и оказалась в темном каменном коридоре.
В конце коридора за железной решеткой сидела моя Нони.
И она улыбалась мне так ласково и с такой неподдельной радостью, что из моих глаза полились слезы счастья, хотя я и понимала, что они уже успели подвергнуть ее пыткам и ей, конечно, было очень больно. Но как часто бывает в сновидениях, мы не всегда видим достаточно четко.
– Сибилла, – сказала она и протянула мне руку сквозь прутья решетки.
Я кинулась ей навстречу, взяла ее руку в свои ладони и села. И тут вдруг разделявшая нас решетка словно исчезла, и между нами не осталось ничего – ни расстояния, ни стен, ни даже разницы в возрасте, ни даже наших тел, в которые мы были заперты в этой жизни.
Слезы, которые я лила, стали горькими от соли и скорби.
