Кроме должности начальника штаба, исполнял я, при особом доверии атамана, обязанности казначея… под мундиром, на гайтане ключ от замка тяжёлого носил, караул сам проверял… Ответственность!
Служака я был отменный при старом режиме… Лихой! Заодно хранил в сундуке с золотом свой дневник, три клеёнчатые тетради. Их я досель почитаю более ценными… Если бы сейчас издать записки полковника Генерального штаба…
Живая история там, страшная трагедия в лицах, с ясными прогнозами плодов революции до сего дня… Удивительно, но я всё предугадал… Что очень легко уничтожить богатство, но очень трудно уничтожить нищету…
— Покороче, мне — на заседание Политбюро…
— И во-о-от… Пристигли нас войска ЧОНа, явно осведомитель был заслан в банду, каждый наш шаг они знали… Обложили в тайге севернее Благовещенска… Бой идёт смертный. Подскакивает атаман на своём Воронке и суёт мне что-то в руку, горячо шепчет на ухо, нависнув с седла… глаза бешеные, радостные боём…
Гутарит: — Отбери десяток служивых казаков охраны, скачите в лес и заройте сундук с казной… Потом чай затей и брось им в котелок эту горошину… Замаскируй! Мы ещё сюда вернёмся!
Дал адрес в Харбине, Нанкине… и ускакал. Лихой был атаман, на бой весело шёл… Приказ есть приказ… Сам я отобрал старослужащих, бородатых, самых верных и чтоб непременно дети были…
Через лес вырвались с казной. Глядь! А впереди — цепи красных! «Наза-ад!» — командую… Суматоха! Пульки уж над головами посвистывают. Какой тут чай?! Красные, слава Богу, остановились на опушке леса в засаде, не сунулись… Обложили… Мы отошли к приметной сопочке, и говорю казакам:
— Братцы! В прорыв пойдем ночью, а сейчас привал… Чайку бы сварганить! — Маркелыч вдруг застонал, прикрыл лицо ладонями-лопатами, глухо промолвил: — Будь он проклят, тот день, и вся ваша революция! Какой грех на душу взял! Пудовыми свечами… многими своими жизнями не отмолить… Спасал казну России…
А им что, казакам-то, верили мне свято. Для них привычное дело… Костерок бездымный затеяли мигом. Я приказал зарыть сундук… Пока они яму шашками копали, я сам с котлом за водой сходил… размял там клейкий шарик и растворил в котле… Никто не заметил.
Пока варился чай, замаскировали ухорон снятым дёрном — век не сыщешь, не отличишь. Ведь все они охотники были, звероловы первейшие…
Вскипел чаёк… Пьют, балагурят, сухари на ядрёных зубах хрустят… Я отошёл вроде бы по нужде, в ельник, а свою кружку оставил остужаться… Горе мне!!! Блазнятся они мне до сей поры! Проклятье Господне! Боже, прости меня… на суд твой явлюсь скоро.
