Если бы сотня не вырубила их на хуторе, золото было бы скоро поднято и похищено, передано. Но штабс-капитан поспешил выкупить свою душу за казну, ему не принадлежавшую… Генерал допросил капитана лично и лично его пристрелил, когда тот сознался и назвал озеро в Долине Смерти.
— Ужас…
— Нет в этом ничего ужасного… война идей. Сила и дух белой гвардии руководили генералом… Идея возрождения России. Это был очень умный и дальновидный человек. Тайный носитель энергии русского возрождения.
Он сделал очень многое для русской эмиграции, — но так и не открылся, как бы ни было трудно, какие бы политические силы и партии ни требовали денег для борьбы с красными… Харбин кишел провокаторами, агентурой ГПУ и многими разведками мира.
Вишневский понимал, что не пришло ещё время. По его мнению, Россия должна была пройти жуткое чистилище, через унижения, кровь и нищету, смерти, чтобы народ её опомнился и осознал Богоносную силу свою, поверил в возрождение и сплотился, поднялся с колен и сбросил оковы. Обрёл единый дух!
Дубровин говорил и говорил, она смотрела на него, жадно слушала и впитывала каждое слово, переживала вместе с ним и страдала от исповеди. Она опять ощутила, как некая благостная сила овладевает ею, всё прошлое и далёкое становится близким, до боли сердечной дорогим ей.
И пришли на намять его слова над скорой могилкой убиенных казаков: «Господь заставил мучиться всю жизнь…»
И снова в муках, в страданиях было лицо Дубровина, она видела с болью, как мечется его душа и трепещет в надрыве прошлого, невозвратного, неотмолимого греха потери России, в тоске и горе, в слабой надежде…
— Боже-е… — прошептала она, — как же он несёт такой крест? Боже, помоги ему… и прости… Господи, и мне дай силу так терпеть и надеяться… разумно и прямо действовать и верить… Дай мне твёрдое убеждение истины вечной России… Боже…
Измождённый Дубровин давно уже спал в палатке, а она всё сидела у костра… и губы всё шептали, шептали…
* * *
За три дня сплава по реке они были далеко от Чёрных озёр. Лицо Веры загорело, нос шелушился, да и Маркелыч разительно переменился, окреп и тоже посмуглел. Каждое утро тщательно брился, шумно обмывался до пояса холодной водой и принимал из её рук полотенце.
Они сроднились за эти дни до того, что она перестала стесняться Дубровина, раздевалась при нём в сумраке палатки и залезала в свой нахолодавший спальник. Сразу окутывала её тревожная тишина, женское беспокойство к нему и тревога…
