Повести | страница 29



Чушь! Стал генералом, а тут кутерьма революции. Занесло его в Монголию, правил ею, буддизм принял… В войсках дисциплину держал железной рукой: снасильничал над бабой или украл чё — расстрел… другой раз прикажет расстрелять за то, что не грабишь и не насилуешь. Непредсказуемый самодур!

Влюбился он там в одну молоденькую учителку, русскую беженку. Охранял её, волосу с головы не давал упасть, а она близко не подпушала, фыркала…

Унгерн страха не ведал перед смертью, в бой сам шёл и свирепел до ужаса от крови ли, от кровей ли своих рыцарских — неведомо.

Самое любопытное, что с японской войны ещё он таскал всюду и везде за собой старую няню-алкоголичку, под присмотром коей вырос. Боялся её, как огня. Она его спьяну била, как дитя малого, чем попадя… Сдали его свои же, хотели выкупиться за него. Повязали и везли на фурманке к красным. А как их увидели и

сдрейфили, умчались обратно на конях, оставив Унгерна связанным на повозке. Красный разъезд наехал, и гутарят меж собой: «Кто это там под тулупом лежит на фурманке?!» А он им строго оттуда:

«Сволочи! Развяжите и постройтесь. Я — барон Унгерн!» Такого страху нагнал, что привезли, не открывая шубы, к командирам своим. А на суду чё вытворял?! При расстреле?! За такое геройство — солдаты отказались в него стрелять. Какой-то комиссар пристрелил…

Боже-е… Как этого человека оценить в истории? Кто его оценит? Изверг, палач, белый генерал, наместник Монголии — с одной стороны; бесстрашный воин, офицер, герой многих кампаний — с другой стороны. Умеющий любить женщину свято и безответно, боящийся, как дитя малое, своей пьяницы-няни — с третьей стороны.

Кто он, Унгерн? Человек или зверь? В моих дневниках масса материала. Бездна! Если бы написать всё, как есть в книге да издать её в России… Не позволят, захоронят в сейфы о семи печатях, а то и сожгут.

А тут… окромя правды, ничего нет. Ни слова лжи! Всё видено своими глазами и писано вот этими граблями, — Маркелыч удивлённо пялился на свои корявые лапищи, — неужто и правда… это я был в тех годах?!

Стоял во фрунт перед Колчаком, пил с ним водку на балу в Омске, шёл в атаку с Ижевским полком под Уфой, закрыл глаза Каппелю, этому умнице и герою русскому… Не верится самому!

Вера! Эти дневники я тебе завещаю… сохрани. Придёт время, напиши по ним книгу или напечатай как есть: «Дневник офицера Генерального штаба», весь материал в твоих руках, с оперативными картами, фамилиями, званиями… причинами и бедой поражения русского дела в той страшной, братоубийственной войне…