— Нет, ее не сожгли в автобусе, — сказала я. — Ее удавили.
— И утопили.
— Это королева Гунхильда. Ей надоело оставаться в болоте, вот она и решила воскреснуть из мертвых.
Болотные люди ведь встают со своих торфяных постелей, вот и Гунхильда встала. Она тоже болотная женщина. И мой отец, наверное, тоже стал призраком. Может, он сидит теперь на кухне и ест крекеры или ходит по второму этажу, белку ищет. Или стоит на крыльце и ждет.
— Нам надо идти.
— Сейчас.
— У нас нет времени.
Но бежать я не могла, так сильно болели ноги. Поэтому пришлось нам еще подождать.
Призрачная леди все возилась со своими перчатками и насвистывала симпатичную песенку. Из-за железнодорожной насыпи и зарослей лисохвоста трудно было сказать, чем именно она занята.
— На крыльце его нет, — сказала Классик. — И наверху тоже. Он еще не стал призраком.
— Но станет.
— Знаю, — ответила она. — Я все знаю.
Я посмотрела на ее лицо, на длинные пушистые ресницы. Интересно, кто отвернул ей голову? Интересно, у кого хватило духу сотворить такое с куклой?
— Перестань чесаться, и все пройдет, — сказала Классик.
То же самое говорила мне мать, когда я ковыряла болячку или расчесывала комариный укус.
— Оставь ее в покое, быстрее заживет. Так ты только хуже делаешь.
Я стояла на втором этаже в ванной и изо всех сил сопротивлялась желанию почесать ноги обеими пятернями. Чтобы отвлечься, я надела один из светлых париков моей бабушки. Потом, не отходя от зеркала, я намазала губы помадой, стараясь, чтобы она легла как можно ровнее. Если выйдет криво или размажется, помада превратится в яд. И тогда мой язык распухнет и я задохнусь.
В бабушкиной косметичке обнаружилось шесть помад разных оттенков красного, но мне больше всего понравилась алая, потому что она напоминала яблоко. Или кровь. На ощупь она была чуть липкая, как яблочная кожура, но не засыхала, как кровь. «Интересно, а у других помад есть свой вкус и запах?» — подумала я. А еще мне было интересно, какой вкус у алого цвета. Вот закончу и узнаю; просто возьму и лизну помадный стерженек. Можно будет даже просунуть его между губ — буду стоять и смотреть, как помада ходит меж губ туда-сюда, — и узнаю, каков алый на вкус. Если захочу, то и откушу кусочек; буду жевать его как резинку. Но нет, это слишком опасно. Я ведь не хочу, чтобы у меня язык распух, а в каждой помаде спрятаны микроскопические шприцы с ядом.
Я старательно мазала губы. Если я начну торопиться, рука у меня дрогнет и тогда помада размажется по всему подбородку; даже нос может выпачкать. И яд тут же вырвется на свободу. Вернее накладывать помаду постепенно, не торопясь, чтобы рука не дрожала, как когда раскрашиваешь картинки в книжке-раскраске про Барби. Платья или волосы раскрашивать легко. Но вот с головами, руками и ногами приходится повозиться: они такие тонкие, чуть поспешишь — и карандаш обязательно вылезет за контур. Каждый раз, когда я плохо старалась, картинка бывала испорчена и очередную Барби приходилось вырывать из раскраски. Тогда я ругала себя последними словами.
