Стянув с себя брюки и рубашку, Алекс вышла в одном белье из номера и прыгнула в бассейн. Приличные постояльцы уже спали, а если какому-нибудь типу вроде Билла Феннела захочется смотреть на ее задницу, пока она нарезает по воде круги, то добро пожаловать. Только лучше бы ему убраться раньше, чем она вылезет на берег.
Доктор Элдон Тарвер медленно шел по тропинке в парке, опустив голову, и с профессиональной зоркостью выглядывал в траве птичьи перья. В одной руке он держал брезентовую сумку «Найк», в другой – выдвижную алюминиевую «лапу», с помощью которой обычные люди собирают с земли консервные банки и прочий мусор. Но доктор Тарвер не был обычным человеком. Своей «лапой» он подбирал мертвых птиц, запечатывал их в полиэтиленовый пакет и клал в брезентовую сумку. Он ходил так с самого рассвета и нашел уже четыре экземпляра – трех воробьев и ласточку. Два из них совсем свежие и хорошо подходят для его дневной работы.
За это время доктору Тарверу встретились всего два человека, оба бегуны. Мало кто наведывался в дальний уголок парка, где древесные сучья свисали до земли, а дорожки почти всюду заросли травой. Бегунов он, похоже, напугал – тем, что вообще оказался тут в такое время, но еще больше своим видом. Доктора Тарвера можно было принять за кого угодно, только не за спортсмена.
На нем не было ни шорт, ни куртки с капюшоном, лишь обвислые брюки и вязаный джемпер из дешевого магазинчика на Каунти-Лайн-роуд. Высокий рост дополняли широкая грудь и волосатые руки. Он облысел уже в сорок лет, зато мог похвастаться длинной седой бородой, придававшей ему сходство с менонитским пастором. Глаза у него тоже были как у пастора – не священника, а вдохновенного пророка: ярко-синие, сверкавшие из глубоких глазниц, как две серебряные монеты на дне колодца. Когда Тарвер был разгневан, его глаза могли жечь демоническим огнем, но мало кому доводилось это видеть. Обычно в них стоял чистый лед. Кое-кто из женщин в медицинском центре находили его симпатичным, но большинство считали уродом, особенно из-за багровевшего на щеке крупного пятна, которое все принимали за родинку. На самом деле грязная отметина явилась следствием внутривенной аномалии, мучившей его с детства, но в переходный возраст вдруг вырвалась наружу, будто знак какой-то вины. В общем, облик доктора производил сильное впечатление, и даже самые мускулистые бегуны отступали на пять шагов в сторону, чтобы пропустить бородача-гиганта с его алюминиевой «лапой» и брезентовым мешком.
