— Командир, ты что, позабыл, где лево, где право?!
Штурман интуитивно, не глядя на приборы, почувствовал, что Лавров опоздал с выходом корабля на обратный курс. Голубину хотелось избавиться от напряжения. Давило на виски, глаза. Хоть бы немного отдышаться. И потому он упрекнул командира шутливо, надеялся — тот сразу спохватится.
Лавров и не думал ложиться на обратный курс. С молчаливым упорством он продолжал разворот вправо, замыкая круг. Но в той стороне рядом стояли горы. Черную, окутанную мраком скалу никак нельзя облететь. Чтобы избежать столкновения, Лавров увеличил крен, а самолет несло на скалу, притягивало туда как магнитом. Тяжелый бомбардировщик забирал все круче. Лавров поставил его почти на крыло, казалось, он вот-вот опрокинется на спину.
Голубин выскочил из своей кабины, замер между пилотами. Он молчал, озираясь на стушеванные темнотой скалы и все более цепенея.
Когда горы начали отступать, Лавров прервал тяжкое молчание:
— Не бойся, не опрокинемся…
Дал штурману знак: иди, мол, к себе в кабину. Но Голубин даже не шевельнулся.
— Что за фокусы, командир?! Ошалел, что ли… Лаврову не понравился дерзкий тон Голубина. Такого от него никогда не слышал. Видно, штурман характер вздумал показать.
— Это ты ошалел! — взгорячился Лавров. И хотя Голубина винить не в чем (наоборот, похвалить бы надо, дай бог каждому отыскать точку в незнакомых горах), Лавров не смог перебороть себя: — Бросил человека и лыжи домой навострил. Хорош… А ты знаешь, что там внизу, знаешь?!
Завершив вираж, Лавров снова повел самолет туда, где только что они выбросили Ольгу. Пусть хоть моторы услышит. Пусть знает, что мы еще не ушли, над ней наши крылья.
Сердитый вернулся Голубин в свою кабину. Властно сказал:
— Курс девяносто.
Лавров хотел упрекнуть штурмана, но вместо слов раздался тяжкий вздох. Повернулся к второму пилоту;
— Веди!
Сняв руки со штурвала, откинулся на бронеспинку и долго недвижно сидел, погруженный в свои думы.
Снова взялся за штурвал перед самым аэродромом.
В воздухе они были уже более шести часов. Проклевывался рассвет, земля еще куталась в дымке, которая как бы оплавляла предметы, меняла их очертания.
Голубин решил — на стоянке он перво-наперво подойдет к Лаврову и спросит, что с ним: Они же могли врезаться в гору!
Когда стихли моторы и Голубин вышел из кабины, уже рассвело. Стояли в капонирах воздушные корабли. За ними, по соседству с взлетной полосой, виднелся ряд хаток с журавлями у колодцев. Млечный Путь уже истлел, и только отдельные звезды на небосклоне растерянно мерцали, словно заблудились в поисках своих дневных стоянок.
