- Я не вправе обсуждать с вами личные дела командира, - ответила она и направилась в сторону лазарета. Я побежал за ней:
- Может быть, я могу чем-нибудь помочь, я хочу сказать... - Я и сам не знал, чего добиваюсь. Доктор Убуру резко ответила:
- Возвращайтесь в столовую, это приказ.
Мне ничего не оставалось, как подчиниться. Она была офицером, в чине, равном почти лейтенанту, а я - гардемарином.
- Слушаюсь, мэм. - Я повернулся и ушел.
Весь следующий день командира на вахте не было. На мой вопрос, когда мы начнем синтез, пилот лишь пожал плечами. Я знал, что из него слова не вытянешь, и, как только моя вахта закончилась, вернулся к себе. Стал спрашивать, но по сорочьему телефону никто ничего не слышал.
Не пойти ли к Аманде? Я так нуждался в ее утешении. Но тут в дверь кубрика постучали. Это был медбрат.
- Мистер Сифорт, - сказал он, замявшись, - вас вызывают в лазарет.
- В лазарет? - Я надеялся, что меня вызовут в командирскую каюту.
- Это к командиру, сэр. Он теперь там.
Мы с Ваксом переглянулись. Я надел китель и поспешил за медбратом. Доктор Убуру указала палату, и я вошел.
Командир лежал на боку под тонкой белой простыней. От яркого света галогенных ламп было больно глазам. Он слабо улыбнулся, когда я вошел и встал по стойке "смирно".
- Ты все такой же.
- Как вы себя чувствуете, сэр?
Вместо ответа он откинул простыню. На нем были только трусы, и я увидел, что весь бок и спина у него покрыты серо-голубыми шишками.
Я на секунду прикрыл глаза, чтобы не видеть этой картины.
- Вы давно это заметили, я хочу сказать, как давно они?..
- Четыре дня. А появились всего несколько дней назад. - Он снова попытался улыбнуться.
- Это...
- Это Т.
- О, Харв. - По лицу у меня потекли слезы. - О Господи, мне так жаль.
- Спасибо.
- Может, она... Они что-нибудь сделают, сэр? Рентген, противораковые?
- Это еще не все, Ники. Она нашла меланому у меня в печени, в легких, в желудке. Сегодня я почувствовал, что слабеет зрение. Она полагает, что затронут мозг.
Мне было наплевать, каковы будут последствия. Я взял его за руку. За подобную фамильярность меня могли расстрелять.
Он сжал мои пальцы:
- Все хорошо, Ники. Я не боюсь. Я хороший христианин.
- Но я боюсь, сэр.
Создавшаяся ситуация касалась и меня.
- Поэтому мы не начинаем синтез?
- Да. Я думаю... Я не уверен... Не надо ли повернуть назад? - Он откинулся на подушку и закрыл глаза. Дышал он медленно, накапливая силы. Мы пробыли вместе еше несколько минут. Теперь я знал, что надо делать.
