— А ведь того, другого Миронова, я знал и не догадывался, что это он угостил меня тогда в пещере, — задумчиво сказал Гордиенко. — Вот гад!
— А мне и самому вернули мою фамилию недавно, — заговорил Мужик, — совсем недавно. А до этого я был Юрием Ивановичем Воиновым. Тогда, у ямы, последнее, что я запомнил: бледное — уже рассвело — пламя из ствола «шмайсера». Пламя помнил, а почему оно — не помню. Очнулся уже в госпитале. Хирург мне сказал, что у меня прострелена грудь, пули прошли в сантиметре от сердца. Подобрали меня санитары у края воронки. Наверное, по приказу Штакельберга меня все-таки закопали, а потом рядом упал снаряд, взрывом вытряхнуло из могилы. Взрыв меня и спас, но он же и начисто отбил память.
— Амнезия, — сказал Курнаков. — В результате контузии и сильного нервного потрясения.
— Так и врачи мне объяснили, только положения моего это не облегчило. Не помнил я ни имени, ни фамилии, ни места рождения, ничего... Даже не знал, кто я по профессии. Документов при мне никаких не было. Врачи, правда, сказали, что в бреду я все время кричал: «Взрыв! Взрыв!» Попросили принести руководство по взрывному делу и показали мне. Смотрю — все знакомо. Решили тогда, что был я взрывником. Ну а память пытались вернуть два года. Два года мыкался я по госпиталям, надеясь обрести свое прежнее «я». Не удалось...
— Психика, ставшая tabula rasa — «чистым листком», — заметил Ковтун. — Полная амнезия.
— Да, — продолжал Миронов, — так я и странствовал по госпиталям. Медики определили мой примерный возраст, придумали мне имя, отчество, фамилию. На них и оформили новые документы — и с этим было немало хлопот. Конечно, не сразу, но постепенно меня подготовили к тому, чтобы отказаться от мысли излечиться от амнезии.
Я уехал на Крайний Север и стал бродить по тайге с геологическими партиями. Сначала разнорабочим, потом взялся за профессию взрывника. Документов у меня по этой специальности, конечно, не было, но присмотревшись к работе, я понял, что хорошо знаком с делом. Так и пошло. Сдал экзамены и стал взрывать. Иногда в памяти всплывали неясные образы каких-то людей, сцены военной жизни, я понимал, что мне пришлось и повоевать, я обнаружил у себя знания, которых не могло быть у обыкновенного взрывника. Чтоб не было тяжело, я старался не думать о неизвестном прошлом, жил только сегодняшним днем и теми событиями, которые произошли потом, после госпиталя. Но самое странное в том, что мне было совершенно незнакомо мое лицо.
