Питер вернулся в Сидли-Парк, лишь когда мог быть совершенно уверен, что гости матери разъехались, то есть в сентябре. Подъезжая в экипаже к дому, он с некоторым беспокойством подумал, легко ли им с матерью удастся – если вообще удастся – уживаться в одном доме теперь, когда он решил окончательно обосноваться в Сидли. Питер всем сердцем любил мать, но она распоряжалась имением как своим собственным, как своей единоличной вотчиной, точно высший судия, требуя от его обитателей безоговорочного подчинения. Правда, с детьми она была не только суровой властительницей, но и любящей матерью, и именно это обстоятельство обещало стать для Питера главным препятствием к проявлению своей воли, идущей вразрез с интересами матери.
Однако решать трудности следует по мере их поступления.
Экипаж остановился перед домом. Кучер открыл дверцу, и Питер, как измученный школой непоседливый мальчишка, вернувшийся домой на каникулы, не дожидаясь, когда откинут ступеньки, спрыгнул из коляски на мощенную камнем площадку.
В том, что трудности и в самом деле есть, ему пришлось убедиться очень скоро.
Желая скоротать скучные дни после отъезда гостей, мать занялась обновлением интерьера гостиной, оформив ее в розовых тонах с невероятным обилием повсюду всевозможных рюшей и оборок. Вошедшему в комнату тотчас бросались в глаза разбросанные по всей комнате розовые подушечки с оборками, но даже они не шли ни в какое сравнение с розовыми шторами с рюшами и фестонами. Их вид тотчас вызвал в Питере раздражение.
– Эта комната всегда выглядела такой скучной, сумрачной, безрадостной, – пояснила мать. Взяв сына под руку, она водила его по гостиной, демонстрируя плоды своих трудов. – А теперь погляди, как тут светло и радостно, не правда ли, душа моя? А уж когда старые портреты заменят на миленькие пейзажи, будет и вовсе чудно.
– А где повесят портреты? – вежливо поинтересовался Питер, стараясь не выдать охватившего его беспокойства. Речь шла о портретах предков. Они всегда завораживали Питера, внушая ему гордость и любовь. Фамильные портреты являлись той связующей нитью, которая соединяла Питера с отцом, не оставившим по себе воспоминаний, и родственниками со стороны отца, которые ни для кого, кроме Питера, никогда не представляли интереса.
– На мансардном этаже, – как ни в чем не бывало ответила мать. – Я всегда их терпеть не могла. К чему эти мрачные напоминания о прошлом, ты согласен?
Питер буркнул что-то неопределенное.
