Его член вспахивал лоно графини Миранды, стонавшей от сладострастия. Ее перезревшие груди колыхались на помятом животе.
А сзади в него напирал чертов францисканец. Капли пота падали на его плечи. Графиня стонала. Брат Игнасио багровел.
Висентино же, изнемогая, чувствовал, как мертвеют его мозг и внутренности.
Его телом пользовались как вещью. У него украли тело. Не могло его тело совокупляться с этой похотливой самкой.
Сцена регулярно повторялась больше двух лет подряд с небольшими вариациями. Всякий раз, как губернатор отправлялся в инспекционную поездку, что случалось довольно часто, суку и ее прихвостня вновь охватывала страсть.
Он задыхался в объятиях брата Игнасио.
Великое небо, как духовник мог исповедовать после этого? И исповедовался ли сам?
Искривленный агонией оргазма красный рот доньи Консепсьон и симметрично — ее пронзенные срамные уста.
Так было, пока дворцовый садовник, индеец, не заметил однажды, как он любуется желтыми колокольчиками дурмана.
— Трех листиков довольно, chico.[8] Одну ночь настоять в вине — и прощай! Навек в безумный сон!
И индеец разразился смехом, распахнув беззубый рот.
— Adios, mundo crudel![9]
Этот смех смущал душу, неотступно преследовал его.
Три листика.
В тот вечер в них словно дьявол вселился, наверняка из-за перемены места, давшей ощущение призрачной свободы. Они захотели повторить. Каждый уже выпил по бутылке вина. Он предложил перевести дух, промочив горло андалузским. И наполнил бокалы, вылив потом содержимое своего в большую вазу с аронником.
— Ангелочек, ты совратишь даже чертей в аду, — признался ему брат Игнасио.
— Una vez mas… La parrillada![10]
Висентино де ла Феи судорожно вздрогнул и проснулся. В горле пересохло, хотелось помочиться. Комнату уже наполнили нервным звоном первые вечерние комары.
Он сел на кровати, прерывисто дыша, потом помочился в жестяной горшок, отпил глоток воды из пористого глиняного кувшина и посмотрел на себя в зеркало. Пот смыл румяна, скрывавшие пушок на верхней губе. Он открыл плетеный чемодан, купленный в Веракрусе вместе с женским платьем; бросил взгляд на мужскую одежду, унесенную из дворца, и наконец достал бритву, чашку и мыло. Побрился с хирургической тщательностью. Потом наскоро освежился и достал просторный длинный халат из вышитого батиста, украденный у старшей дочери доньи Исабель, дуэньи. Осмотрев его, надел на себя, перетянул в талии шелковым пояском, сунул за пазуху кинжал, прихваченный в комнате графини, и спустился вниз перекусить, не забыв свою сумку, которую поставил под стул.
