— Что вы хотите сказать?
— Ваша светлость, дело несколько щекотливое.
— Говорите.
— Этого пажа официально звали Висенте де ла Феи, но мы узнали, что это имя подобрал ему брат Игнасио. Мальчик, которого на самом деле звали Исмаэль Мейанотте, был сыном португальского еврея, осужденного на смерть инквизицией за совершение нечестивых обрядов.
— Нечестивых обрядов?
— Поклонение дьяволу, ваша светлость, — пробормотал дворецкий, перекрестившись. — Мальчик был доверен брату Игнасио в шести-семилетнем возрасте. И тот рассудил, что подопечному лучше забыть и свой язык, и свою страну.
Казалось, губернатор недоволен тем, что узнал.
— Прекрасное же воспитание он получил! — пробурчал он. — Убийца и вор! Ибо виновный — он! Никакого сомнения!
Дворецкий скривился.
— Разве не таково же и ваше мнение? — спросил губернатор повелительно.
— Ваша светлость, я не настолько мудр, как вы. Но мне кажется, что мальчишка слабоват для такого ужасного заговора.
— Во всяком случае, он исчез вместе с сокровищами. Вы не знаете, полиция Новой Испании уже предприняла розыски?
— Десять дней назад мы получили рапорт. Мальчишка, похоже, буквально испарился. Может, перенял этот талант от своего отца…
Губернатор решил, что с него хватит подобного вздора. Он покачал головой и отпустил дворецкого. Тот удалился, довольный, что его не спросили ни о причинах, по которым брат Игнасио был обнаружен голым, ни о слухах, касающихся отношений духовника с пажом и супругой губернатора. Инквизитор сурово запретил упоминать об этом, что дворецкого вполне устраивало.
Подобные вещи смущали его набожную душу.
В Стейтенвилле собрание состоялось в доме у олдермена, после ужина, который закончился в половине восьмого. Присутствовало шесть человек: приходский викарий, его жена, начальник военного гарнизона (слишком громкое название для двух дюжин человек, вооруженных мушкетами, причем лишь четверо из них в настоящий момент охраняли деревню), городской хирург, миссис Баскомб и супруга олдермена, подавшая на стол португальское вино — портвейн — и орехи.
— Каково ваше впечатление об этом молодом человеке, миссис Баскомб? — спросил олдермен, воздав таким образом честь опыту кумушки, которая некогда содержала постоялый двор в Саванне, а сюда попала вместе с ныне покойным супругом, который предшествовал олдермену на этом посту. Считалось, что миссис Баскомб повидала свет.
— Юноша, несомненно, получил хорошее воспитание, — сказала она. — За столом ведет себя деликатно. К вину даже не прикоснулся, изящно пользовался ножом и вилкой, ел умеренно. Когда я проводила его в комнату, он меня спросил, где можно помыться. Я указала ему место рядом с колодцем. Он явно не из простонародья. Его лицо благородно и приятно, кожа довольно светлая: значит, на тяжелых работах не был.
