* * *
Мне нужен Гордон. Мне нужен он, а потому направляюсь к нему. Еду через весь город; переключив на первую скорость, преодолеваю холмы. Когда остается проехать всего несколько кварталов, опускаю стекло, чтобы услышать стук его молотка. Но сегодня молотка не слышно. Работает круглая пила. Раздается визг: дерево протестует, когда ее зубцы вгрызаются в его плоть. Пение пилы разносится по всему Халлу. Опустив стекло, слушаю эти звуки, холодный воздух обвевает лицо, откидывает назад пряди только что подстриженных волос. Волосы пахнут духами; подстриженные ножницами с закругленными концами, они пахнут, как скошенная трава. Короткие волосы крупными завитками покрывают всю голову.
Когда я подъезжаю к дому, пила Гордона издает протяжный визг и замолкает. Он прислоняет к груде напиленных досок ее металлический корпус. Улыбка на его лице, как въездная виза в его владения.
Так сколько же времени все это у нас продолжается? Дни проходят, отмеченные моими встречами с Гордоном. Дни с Гордоном и дни без Гордона. Вторник, Гордона нет. Среда, Гордон обедает у нас. Они с Виктором сидят на разных концах кушетки, как две куклы. Четверг, Гордон со мной в постели. Мы дурачились, боролись шутя. Позавтракали вместе. Занимались любовью. Сегодня пятница, последний день второй недели.
Уже на многое смотрим иначе. Кое-что изменилось.
Гордон выжидает, пока не войдем в дом. Потом целует меня. Встав напротив, изучает мое лицо, как будто я – его отражение в зеркале. Расстегивает четыре верхние пуговицы моей блузки и засовывает руку внутрь. Его пальцы ласкают мою грудь, ключицу, шею. Проводит рукой по волосам. Вздернув голову, хмурится.
– Я их подстригла, – объясняю ему.
Он спускает блузку сначала с одного плеча, потом – с другого. Отступив на шаг, оглядывает меня: живот, грудь, лицо. Как будто перед ним картина.
Из окон дома Гордона океана не видно. Под окнами небольшая лужайка, а за ней тянется лес. Дом полон шума листьев, сучьев и веток и звона сосулек. Мы бредем по узким лесным тропинкам, покрытым опавшей хвоей и снегом. Держимся за руки. Ветви сосен склонились под тяжестью снега. Идем не спеша, медленно переставляя тяжелые, обутые в ботинки ноги. Все вокруг нас заледенело. Тишина и покой.
Теперь я охотно выслушаю его рассказ о жене, о его семье, оставшейся в Бостоне, а, может быть, и о детях. Мне хочется узнать о них, представить себе их лица, даже полюбить их. Ведь я для них не представляю опасности. Какая из меня соперница, если я живу вот так, не имея возможности даже общаться с людьми? Я посвятила себя заботам и уходу за человеком, чья жизнь подчинена нуждам и требованиям его тела, которое уже стало чужим ему самому.
