– Из этой затеи не выйдет ничего путного, – убеждает меня Эстел. – Дорогая, на своем веку я перевидала немало людей, пытавшихся сделать то же самое. Этому лабиринту больше двух десятков лет. Все пытаются запомнить его план, выучить наизусть и понять, как он устроен. Рисуют карту лабиринта, и все равно ничего не получается. Когда спустишься вниз, когда войдешь в него, все эти рациональные планы и выкладки улетучатся, и будешь плутать по его переходам, как любая Божья тварь – как мышь или кролик.
На улице ветер набрасывается на нас, срывает у меня с головы капюшон куртки. Солнце слепит глаза; заслонив глаза рукой, спускаюсь по холму к лабиринту. Весь холм покрыт буйной растительностью и разительно отличается от высохших и обледенелых лужаек Халла. Земля мягко пружинит у меня под ногами. И тут до меня доходит, что лужайка не настоящая, что у меня под ногами искусственное покрытие, вроде тех, которые бывают на футбольных полях. Лужайка, как и волосы Эстел, ненатуральная.
Гордон спускается следом за мной. Он такой высокий, у него длинные, как у паука, ноги.
– Очень было заметно? – спрашивает Гордон. – Что?
– С ума схожу, – говорит он, – так хочу тебя. Мы молча спускаемся к подножию холма.
– Виктор! – кричу я, когда мы достигаем стен лабиринта. Но ветер подхватывает мои слова и уносит их, на втором слоге я уже не слышу себя. Гордон стучит палкой по живой изгороди лабиринта, чтобы привлечь внимание Виктора. Зовет его по имени, и мне так странно слышать это имя в устах Гордона.
Оставив Гордона, вхожу в лабиринт через главный вход, хотя может это не так.
Под ногами грязь, сосновые иглы, опавшие листья. Живая изгородь высокая и густая, она защищает от ветра. Где-то поблизости раздаются шаги Виктора, и мне становится сразу легко на душе, хотя я и ощущаю неловкость за свое поведение.
– Виктор, – говорю ему, – я принесла тебе пальто и перчатки. Скажи мне, где ты, и я передам их тебе.
Он не отвечает. Может, это были шаги Гордона. Не знаю, действительно ли Гордон ищет Виктора или притворяется, чтобы доставить мне удовольствие. Да и не о Гордоне сейчас надо думать.
Иду по дорожке, стараясь разглядеть через просветы в изгороди лабиринта рукав рубашки Виктора, поймать отражение солнечного зайчика от стекол его очков или часов. Смотрю вниз – может, увижу его мягкие кожаные туфли, облачко пыли, поднятое на дорожке его ногами. Но никаких следов. Ветер усиливается, и я слышу громкий шелест сухих листьев и веток.
