– Не уверен, что мне нужен персональный компьютер. Мне нужен такой компьютер, который сможет работать с глобальной вычислительной сетью, чтобы я мог передавать любую информацию… Понимаете?
– При нынешней технологии передача данных – не проблема. И каждый имеет доступ к вычислительной сети.
– Это верно, – соглашается Виктор. Он с такой силой бьет по столу ладонью, что все предметы на чайном подносе подпрыгивают. – Вы правы, Гордон, но все эти компьютеры слишком медленно работают. При частой связи с другими галактиками могут, к примеру, возникнуть непредвиденные задержки.
– Вы надо мной смеетесь, – говорит Гордон.
– Немного, – соглашается Виктор, кивая ему. – Вы мне так нравитесь, что я, пожалуй, выпью глоток вашего вшивого портвейна.
– Польщен.
– Тебе станет плохо, – предупреждает Эстел, наполняя его бокал.
С террасы, на которой мы сидим, открывается очень красивый вид. Завороженно смотрим на безукоризненно чистую лужайку. На ней несколько статуй, которые я сначала не разглядела: каменный олень как бы пасется на берегу пруда у искусственного водопада. Сейчас водопад замерз. И там же еще несколько животных, которых Эстел называет «наземными»: ежик, белка, бурундук, дикобраз.
– А почему нет муравьеда? – спрашиваю я.
– Или морской свинки? – подхватывает Гордон. Виктор поворачивается к Гордону:
– Морской свинки? – переспрашивает он.
– Я люблю свой сад, – рассказывает нам Эстел, когда мы после экскурсии по дому возвращаемся на веранду. Наливает мне свежего чая. Я нервничаю, поэтому сметаю все оставшиеся на подносе сэндвичи. – Сад я люблю даже больше, чем дом, – говорит Эстел. – Два мужа похоронены под кустами азалий. Один вон там, между пихт. Захоронены, конечно, урны.
– Назначение места жительства – вот что главное. Я бы, например, чувствовал себя униженным, если бы ты упрятала меня под птичьей кормушкой, – поддразнивает ее Виктор.
Проходит не меньше минуты, прежде чем до Эстел доходит смысл его слов. Она смеется, тряся головой, прищелкивая языком.
– Разве не чудо – здесь, в этой стране, настоящий английский парк? Я всю жизнь была горячей поклонницей английских парков. Может, в прежней жизни у меня был такой парк? – размышляет Эстел. Опять принимается за цветы, подгибает лепесток фуксии и ногтем делает на нем складку.
– Как красиво! – восхищаюсь я.
– Действительно прекрасно, – подхватывает Виктор.
Входит Аннабель с очередным бокалом на подносе. Виктор просит ее принести сюда эту проклятую бутылку.
