– Он очень красив, – не обращая внимания на мои слова, продолжает Виктор. – С Грегом невозможно соперничать.
Представляю, как с полок непрерывным потоком падают фотографии, бесконечное мелькание лиц.
– Виктор, – прошу я, – давай избавимся от «крысиного ружья».
– Что ты хочешь? Продать его?
– Ага, или отдать. Или выбросить. Может, отдать его этим ненормальным коллекционерам?
– «Крысиное ружье» нельзя выбрасывать, – тоном, не терпящим возражений, заявляет Виктор.
Смотрю на его пораненную руку. Беру его за руку, она горит, – то ли началось воспаление, то ли у Виктора температура, трудно сказать.
– Ты слишком красив, нельзя портить такую внешность. Грешно увечить себя, – говорю я.
– А по-твоему, я был красивым? Я имею в виду – на фотографиях? Я действительно казался тебе красивым? – допытывается Виктор.
– Да. По-моему, ты и сейчас очень красивый.
– Не дурачь меня.
– Честное слово, – убеждаю его. Когда мы с Гордоном гуляли по набережной в Бостоне, меня восхищала его осанка, его стремительная походка, земля как будто убегала у него из-под ног. И меня охватило острое чувство жалости к Виктору, который всегда ходит медленно. Виктор выступает важно, как танцор, легко касаясь ногами земли, что-то неземное есть в его походке. Как будто он идет по канату, протянутому между небом и землей, стараясь сохранить равновесие.
– По-моему, ты прекрасен, – говорю ему.
Виктор слушает, затаив дыхание.
– А если тебя спросят, Хилари: «Есть у тебя друг?», – что ты ответишь? Станешь открещиваться от меня или скажешь: «Есть, только он умирает»?
– Кто станет мне задавать такие вопросы? Виктор поворачивается на бок, лицом ко мне.
– Я задаю его тебе, Хилари, – говорит он. – У тебя есть дружок?
– Есть, ты, – произношу эти слова радостно, но чувствую себя при этом последней дрянью.
– Только я?
Киваю в знак согласия.
– Порой, Хилари, мне хочется получить от тебя другой ответ. Мне все кажется, что я взял тебя взаймы у мира и должен вернуть свой долг. Но ни за что на свете не отдам тебя. Тебе будет тяжело со мной. Придется вместе со мной пережить весь этот ужас.
Я киваю, не столько в знак согласия, сколько даю понять, что сама думаю так же.
– Хорошенькое дело! – говорит Виктор, обнимая меня. – Как же быть?
