Вбегаю в подъезд.
– Виктор! – кричу я, врываясь в дверь.
Он сидит на постели, в руках кружка кофе, и смотрит по телевизору выпуск утренних новостей.
– Миссис Беркл телевизор не взяла, – говорит он. – Просила передать тебе, чтобы ты зашла к ней.
По телевизору передают репортаж со станции спасательной службы. Камера следует за людьми, которые влезают в машины скорой помощи и машут на прощание руками, когда машины отъезжают. Стиснув кулаки, стою перед телевизором и ору прямо в удивленное лицо Виктора.
– Виктор! Ты не говорил мне про морфий! Ни слова! Это отвратительно: я имею право знать!
Он безучастно смотрит на меня, потом отводит взгляд, как будто я – надоедливая муха. Отпивает из кружки кофе.
– Ты подонок! – кричу ему. – Ты подонок, и ты обманываешь меня. Это не пустяки! Как ты мог? Почему не сказал мне?
Схватив его за рубашку, притягиваю к себе.
– Ты поехала к моему отцу, – произносит Виктор, с трудом разжимая челюсти. Одна щека дергается, потом тик прекращается.
– Никуда я не ездила, – отвечаю ему.
– Гордон страшно волновался. Он заходил утром, чуть с ума не сошел. Мы звонили в спасательную станцию и в больницу. У них не было никаких сведений о тебе.
– Это лишний раз доказывает, что никуда я не ездила, – упрямо повторяю я.
– На одном из катеров спасателей мотор вышел из строя. Я решил, что ты утонула в Атлантическом океане, так и не добравшись до моего отца, – говорит Виктор.
– Но ведь я не утонула.
– Лучше бы утонула.
Подскакиваю к нему. Колочу его кулаками по груди, а он в ответ с такой силой наносит мне удар в подбородок, что я прикусываю язык. Отталкиваю его. Тогда он выплескивает мне в лицо кофе; какое-то время ничего не вижу, ослепленная горячим кофе. Он не настолько горячий, чтобы ошпарить, но все же приходится со всех ног мчаться на кухню, к водопроводному крану. Стою у раковины, сунув голову под струю холодной воды, ощущаю привкус крови во рту, вода смывает с лица горячие слезы. Как только ко мне возвращается дыхание, принимаюсь с новой силой выкрикивать оскорбления.
Виктор входит в кухню и ставит кружку на край раковины, в нескольких дюймах от моего носа. Хватаю кружку и швыряю ее на пол. Виктор стоит позади меня; воспользовавшись этим, больно стукаю его по лодыжке. Забравшись руками под куртку, он обнимает меня, но я отпихиваю его. Вытащив из джинсов мою рубашку, он обнимает меня за талию. Склонившись надо мной, приникает лицом к моей шее. Шум воды, текущей из крана, мешает мне понять, что он говорит. Виктор повторяет одни и те же слова; весь дрожит и прижимается ко мне. Выпрямившись, поворачиваюсь к нему. Но он разворачивает меня обратно. Чувствую на шее его слезы и замираю в благоговейном трепете. Он повторяет снова и снова: «Детка, ты жива».
